– Мерлин, – сказал он, в растерянности не найдя больше слов.
Она отступила назад, не давая ему к себе прикоснуться, и это движение новой болью отозвалось в его душе.
– Я уезжаю, – тихо сказала Мерлин, но голос ее разнесся по всей комнате. – Я еду домой. Больше ни минуты не останусь с тобой в этом доме.
Мерлин отвернулась. Рансом быстро подошел к ней и взял за плечи. Она отшатнулась, пытаясь освободиться.
– Я здесь не останусь! Ненавижу тебя, ненавижу! Не прикасайся ко мне!
Он отпустил ее. Ему пришлось сделать усилие, чтобы вдохнуть, – грудь его будто парализовало от холода и боли.
Мерлин, развернувшись, пошла к выходу.
– Я уезжаю… домой! – Голос ее срывался от ярости. – Ты обманул меня… и заставил насильно… и столько времени мучил меня… довольно!
Каштановые волосы, густые и спутанные, разметались по платью цвета нарциссов. Она смотрела прямо на Рансома, но, казалось, даже не видела его. Мерлин будто вся растворилась в своем гневе, ярости и горе. И он был причиной этого горя.
Среди гостей поднялся шепот. Мерлин удалялась по длинному коридору Фолкон-Хилла.
Рансом повернулся к гостям. Он ожидал, что они будут сочувствовать его горю, но увидел на их лицах лишь замешательство и любопытство. Что ж, справиться с этим будет легко. Легче легкого. Этим займутся мама и Блайз. Пусть они проявят свою хваленую фамильную дипломатию и сгладят скандал и отвлекут гостей. Рансом ощущал лишь возрастающий гнев, злость на самого себя – за то, что, играя с судьбой, позволил себя победить.
Все присутствующие не сводили с него глаз. Мрачно усмехаясь, он поднял бокал и так же, как до этого Шелби, запустил его в каминную решетку.
– Ваши поздравления! – сказал он, насмехаясь над Шелби, гостями, самим собой. – Думаю, они мне понадобятся.
Мерлин была в ловушке.
У нее не было даже одежды, не считая кружевного свадебного платья и атласных туфель. Найти собственное платье она не смогла. Гардероб в ее старой спальне наверху был пуст, а расспрашивать горничную Мерлин побоялась – вдруг та позовет Рансома. Девушка слышала, что он вышел за ней из салона, но Фолкон-Хилл предоставлял отличные возможности нырнуть в один из боковых коридоров и исчезнуть. К тому моменту, как она достигла лестницы и торопливо взбежала наверх, шагов его уже не было слышно.
Она подумала о том, не обратиться ли ей к Таддеусу, но вспомнила, что он тоже участвовал в обмане, не предупредив ее о вероломстве Рансома, и даже не рассказал ей о том, что было сделано с обломками аппарата. Память возвращалась к ней отдельными вспышками: как Рансом высмеивал ее летательную машину; как он запугивал ее саму, или обманывал, или соблазнял, чтобы заставить слушаться. Он был настоящим тираном – хуже, чем самый ужасный из фараонов, или ханов, или тех восточных деспотов, о которых она читала в книгах двоюродного деда.
А летательная машина…
Ее больше не было. Он ее сжег. Сжег! Она закрыла глаза и вздрогнула, как будто пламя лизнуло ее собственную кожу.
Окруженный стеной сад, где она сидела, съежившись на мраморной скамейке, мерцал в лучах заходящего солнца. Фонтан и аккуратные клумбы не были видны из окон дома. Фонтан работал: четыре водяные дуги вздымались изо рта золоченой рыбины, в зените окрашивались оранжевыми и розовыми отблесками заката, а затем падали, создавая рябь, от которой на воде плясали тени и серебряные узоры. Мерлин печально наблюдала за ними, горюя о разбитых вдребезги мечтах. Фонтан вращался. В его кружении потоки воды на мгновение дрогнули и замерли, затем поменяли направление и закружились в обратную сторону.
Мерлин подняла голову, вспомнив о давнишнем желании исследовать механизм, управлявший вращением струй. Затем вновь опустила подбородок на колени. Еще одна запрещенная вещь, еще один путь, которым нельзя было двигаться. Она ненавидела это поместье, где каждое движение должно подчиняться каким-то правилам, которых она не могла понять. В любом случае, она уезжает. Осталось потерпеть последнюю ночь. Завтра, как только она найдет ежика и какую-нибудь нормальную одежду, она сбежит от всех этих ограничений, свадебных платьев и атласных туфель. Вскочив, девушка скинула с себя туфли вместе с чулками, сбросила на землю тонкую шаль и вошла в воду.
Дно бассейна круто уходило вниз – он оказался глубже, чем она ожидала. Когда Мерлин добралась до фонтана, теплая вода дошла ей уже до пояса, и юбка ее плавала по поверхности, как бледно-желтый лепесток лилии. Схватившись рукой за позолоченный плавник, она собиралась вскарабкаться на скользкий фигурный постамент.
– Мерлин!
Имя ее прозвучало неожиданно, заглушая монотонный плеск воды. Она, вздрогнув, выпрямилась. Нога ее соскользнула, и Мерлин, подняв брызги, упала на спину в самом глубоком месте бассейна. Испугавшись и запутавшись в платье, она не сразу сумела всплыть. Наконец, вынырнув, судорожно глотнула воздух. Вдруг кто-то потянул ее сзади за платье. Задыхаясь и пошатываясь, она нащупала ногами гладкий мраморный пол и, развернувшись, увидела Рансома в мокрой рубашке.
Он схватил ее за плечи:
– Господи Боже мой, что это ты здесь делаешь?!
Мерлин уныло обмякла в его руках. Она должна была предвидеть, что любой ее бунт потерпит неудачу.
– Ничего, – грустно сказала она. – Это тебя не касается.
– Черта с два… – Он замолчал и выпустил ее. Белая ткань, намокнув, облепила его тело, подчеркивая в сумерках мускулистость тела. Крахмал растворился и сбежал с воротника, кружевное жабо на груди обвисло. Он глубоко выдохнул: – Мерлин, – голос Рансома дрожал, – когда я тебя здесь увидел, и твое платье плыло по воде, я подумал… – Он провел руками по лицу. – Боже, как ты меня напугала!
– Почему? – Она отвернулась, откидывая со лба мокрые волосы. – Ты боишься, что я испорчу фонтан, пытаясь разобраться, как он работает?
– Так вот чем ты здесь занималась? – обрадовался Рансом.
– Нет, – она пригнулась, проходя под струей. – Я не успела.
– Завтра я велю его выключить. Ты сможешь его разобрать и разглядеть там все, что тебе захочется.
– Завтра меня здесь уже не будет.
– Мерлин. – В голосе его прозвучала тихая печаль.
Она схватилась рукой за золотистый плавник и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Струя воды оказалась совсем рядом – брызги долетели до ее щеки. Рансом взял ее под руку. Она едва расслышала сквозь потоки воды, как он сказал:
– Прости меня.
– Ты сжег ее.
– Прости меня, – повторил он. – Пожалуйста, позволь мне объяснить.
Она вывернулась, ударив рукой по воде, и пристально взглянула на него:
– Ее больше нет. Что тут еще объяснять?
На его бледном лице залегли глубокие тени, каштановые волосы и брови в сумерках казались черными, и в них красиво блестели капли от водопада, кружившего у них над головами. Рансом бросил на нее напряженный взгляд, а потом закрыл глаза:
– Да. Я не смогу этого объяснить. Ты вряд ли поймешь меня.
Губы девушки дрожали. Будто сквозь туман она увидела, как двинулась его рука, поднимая за собой тонкую намокшую ткань, и он коснулся ее щеки. Его пальцы скользнули вниз по ее шее.
– Я люблю тебя, – сказал Рансом. – И хочу, чтобы ты была счастлива.
– Счастлива? – она всхлипнула. – Как я могу быть счастлива здесь? И как я могу быть счастлива с тобой?
– Ох, Мерлин, – прошептал он.
– Но зачем?! – воскликнула она. – Я даже не знаю, зачем ты… держишь… меня здесь? – Голос ее срывался, она едва контролировала себя. – Я не понимаю, зачем ты… отнял… то, над чем я трудилась… всю жизнь. Я хочу домой, и я… ненавижу тебя! Я очень хочу уехать…
Он поймал ее за плечи:
– Ты не можешь уехать домой. Пока еще нет.
– Нет, могу. Что меня держит? Я здесь больше не вынесу!
– Тебе придется подождать… еще некоторое время. – Голос его зазвучал резче. – Ты все еще в опасности. Тебе нельзя сейчас уезжать.