Навсегда.
Все еще не оправилась. Жжет в груди, ноет рана. Не могу отпустить их. Как и дедушка, который, хоть заверяет меня, что надо жить дальше, сам остался в прошлом.
Пять лет – в прошлом. Как во сне.
Институт не закончила. Отказалась от денег (почти отказалась). Отказалась от прежней гламурной и веселой жизни. Вычеркнула друзей из жизни (странно, но когда случилась беда, друзья перешли в разряд знакомых).
Стала работать волонтером – помогать тем, кому еще можно помочь. Моталась по разным континентам. Искала в чужих глазах – ответы. Истину. Путь. Убегала от боли. От любви. От всего.
Даже на Новый год не приехала к одному-единственному родному человеку.
Плохо спала по ночам.
Писала сказки, чтобы хоть как-то скрасить одиночество, которое особенно давит, когда наступают сумерки.
Худела на глазах. Думала, от нехватки сна и еды.
А потом я упала обморок. Второй раз. В третий.
Вернулась домой. Прошла обследования – и…
… не хочу писать о своей болезни, которая прогрессирует. Только не сейчас и не в этом письме. Места все меньше на пожелтевшем листочке, а так хочется поговорить о тебе, о нашей, не боюсь этого слова, волшебной встрече.
Честно, незабываемая ночь была.
Ночь, когда я снова стала счастлива (ты открыл мне глаза, чтобы я увидела тебя и то, что меня окружает… как ты это сделал, все еще не пойму). Раскрыла душу (и пускай тебе не смущает, что моя правда была завуалирована в сказку), влюбилась, почувствовала себя настоящей, живой – женщиной, которую хотят и желают. И помогла тебе (искренне верю, что ты найдешь силы двигаться дальше, потому что в тебе есть то самое, неуловимое и незримое – воля и природная сила, чтобы наполнить наш мир новыми красками).
Жаль, что пришлось ранить – уйти, не попрощавшись.
Так надо было. И я предупреждала, даже уговаривала. А потом не могла, потому что что-то почувствовала. Дрожь. Волнение. Теплоту.
Тебя.
Теперь ты знаешь правду. Почти всю правду обо мне (про мою напасть спросишь у деда, он расскажет).
Не знаю, что ты будешь делать. Какой путь выберешь. Их несколько…
Знай только одно: я люблю тебя!
Твоя Виктория».
За окном ночь. Без трех минут два. Читаю уже в седьмой раз письмо; курю; в глазах – слезы; душа – рыдает; а внутренний голос орет: «Собирайся! Беги к старику!»
Утром, утром, утром.
Смяв бычок в пепельнице, иду умываться. Смотрю в зеркало. Глаза красные, под ними – синяки от недосыпа. Трехдневная щетина. На голове – черт-те что.
Не жди утра. Путь у тебя один. Ты выбрал его, когда пригласил ее выпить кофе.
Вызвал такси, наспех оделся и вышел под моросящий дождь.
В такси думаю только о ней, глядя сквозь ночной город.
Бедная, бедная девочка.
Как можно жить с такой болью, с такой невосполнимой утратой?
Потерять всю семью за один вечер – даже не укладывается в голове. Одна мысль заставляет сжаться в клубок, задрожать, закричать.
– Она не потеряет меня, – шепотом проговорил я, пребывая в тумане.
– Что? – откликнулся таксист армянского происхождения.
– Ничего.
У закрытых ворот стоял минут десять, пока охранник дозванивался до Геннадия и удостоверился, что меня можно пустить в столь поздний час.
Шел как в тумане: все скрылось в дымке, видно дорожку, уходящую в бесконечность, и уличный фонарь, под которым стояла черная фигура.
Остановился в трех шагах от Геннадия. Молчим и смотрим друг другу в глаза. Не двигаемся. Он видел спасательный маячок для заблудшей души единственной внучки, я видел сильного духом человека, которого не сломило под гнетом судьбы.
Во мне порыв его обнять.
И я – обнимаю, не говоря ни слова.
Зачем слова?
Он плачет.
Я – тоже, в себе.
Глава 3
Бархатный греческий сентябрь – это нечто! И не жарко, и не холодно. Туристов у берегов моря можно посчитать на пальцах; в самом море – и того меньше. Конечно, на базарах и достопримечательностях ожидаемая толкучка, но терпимо. Греки радушны, приветливы; располагают к себе, всегда готовы искренне помочь.
С первого дня влюбился в Грецию. Культура, атмосфера единения и покоя, местные красоты. Все слилось воедино – в музыку морской стихии – и запало в душу.
Великолепно!
Прям ворох эмоций – и они вырываются наружу. В ее глазах я полный идиот. Она успокаивает меня, смеется, говорит, мол, никакой я не идиот, просто большой ребенок, который открыл для себя новый мир.
Нет, правда, идиот, прожил до проступающей лысины на макушке и ни разу не был за пределами России. Чувствовал себя астронавтом, прибывшим на другую планету.