В квартире был сущий беспорядок, который нисколько не смутил Викторию. Пока я готовил кофе, она упорядочила чтиво на журнальном столике и оттерла въевшуюся грязь. Осталась под впечатлением от коллекции миниатюрных моделей машин разных эпох; собрание современной прозы наших и зарубежных авторов в красиво оформленном издании тоже удивило ее.
– Тебе не хватает стеллажа для книг.
– Знаю. Все собираюсь купить да собраться не могу.
– Такая коллекция, и на полу штабелем разложена, – Виктория взглянула на семейную фотографию, висевшую на стене. – Твои родители?
– Да.
– Твоя мама очень красивая.
– Многие так говорят. – Черные густые волосы до плеч; большие глаза, подведенные черной тушью; золотые серьги-медальоны; голубое платье, подчеркивающее ее стройную фигуру. Маме на фотографии тридцать шесть, но выглядела она на десять лет моложе. – Люблю эту фотографию.
– Сколько тебе здесь?
– Семнадцать. Очень взрослый. Видишь, какой недовольный, что заставили фоткаться.
– Твоего папу, по всей видимости, тоже заставили.
– Его выдернули из постели – тогда он только начал болеть – и заставили надеть костюм-тройку, который он надевал в двух случаях: в театр и на семейные празднества, где собиралось обычно под полсотни человек. Но он не поэтому злился. Мама не предупредила его, что придет профессиональный фотограф. Специально, кстати, не сказала. Знала, что он не согласится. Папа был добродушным ворчуном.
– Вы были близки?
– Папенькин сынок.
– Удивительно.
– Ничего удивительного. Представь, ты приходишь из школы, а папа вовсю готовит на кухне (он был писателем, рабочий день которого заканчивался после полудня. Что примечательно, зарабатывал он неплохо). Потом тебя кормит, спрашивает настойчиво, но без перегибов, как дела в школе, выслушивает, после высказывает свое мнение и умолкает. Иногда помогает по домашним заданиям. Почти всегда выталкивает на прогулку в городской парк, перемешивая ходьбу с легким бегом. Покупает билеты в кино и театр. Делает все то, что должна делать мама. Лучше, чем мама. Он знал меня вдоль и поперек. И когда у меня появлялись тайны или какие-то смутные мысли – он сразу видел их в моих глазах и пытался докопаться до истины и помочь разобраться. Жаль, что мои глаза открылись только после смерти отца… Возможно, я не был бы таким упрямым, наглым и эгоистичным с ним.
– Люди делают больно тем, кого любят.
– Зачем?
– Потому что любят.
– Однажды я сказал ему, что он размазня, не способный зарабатывать деньги. Он ничего не сказал. Не обиделся. По крайней мере, не показал этого. Я несколько раз пытался извиниться, но все откладывал.
Я смолк, тяжело говорить. Фотография оживила воспоминания. Воспоминания – воскресили отца, который влиял на меня, маму и сестру больше, чем мы могли подумать. Мы стали другими. Чужими друг для друга. Но я промолчал об этом.
– Кофе стынет.
Мы сели на диван бежевого оттенка, застеленный пледом; к нему приставлен журнальный столик, на котором стояли две чашки кофе с вьющимся паром, тарелка с черствыми печеньями и коробка конфет «Птичье молоко».
– Угощайся.
Кофе получился крепким, печенья отдавали плесенью, конфеты были приторно-сладкие. Я сидел как на иголках, коря себя, что угощаю гостью непонятно чем.
Надо было заказать пиццу. Или пирожное. Свежее и вкусное. А я что сделал?
– О чем задумался? – спросила она.
– О том, какой я идиот, что не заказал пиццу.
Она засмеялась.
– Прости. Но ты очень смешной.
– А я-то думал, что родился занудой, – я поставил полупустую кружку на столик и спросил: – Продолжишь рассказывать?
– Да. И знай, – она сжала мою руку; ее ладонь, холодная и нежная, заставляла сердце биться чаще. – Знай, что все мы ошибаемся, когда любим. Не вини себя. Отец тебя простил.
– Спасибо, Виктория.
– Я проснулась в холодном поту. Палату освещало утреннее солнце, в лучах которого вальсировала тысяча пылинок. Не верила, что уже утро и что ни разу не просыпалась за ночь. Обычно я пробуждалась каждый час и подолгу не могла уснуть, страдая от бессонницы.
А может, я еще ходить умею, посмеялась я и решила попробовать. Чуда не свершилось, мое тело было все таким же неподвижным, мертвым – обузой.
Хорошего помаленьку – и так надо радоваться, что пробудилась свежей и бодренькой. Эх, сейчас бы прогуляться по парку…
Если тело оставалось мертвым, то душа не на шутку распоясалась – в тот день, как сказали медсестры, ухаживающие за мной несколько месяцев, в меня вселилась жизнь. Я рассказывала смешные истории, которыми меня баловал приемный отец, проявляла вежливость и внимательность к сестрам и больным, смеялась в час, когда меня на каталке вывели на улицу, где игривый кот пытался нагнать бабочку, порхавшую от одного одуванчика к другому. А потом вспомнила, что так обожала читать книги о приключениях в иные миры.