— Может, вам лучше взять дневник домой и прочитать его в одиночестве? — Джози пыталась помочь.
Почувствовав ее руку на своей, Льюк поднял глаза и увидел лицо девушки: глаза успокаивали, взгляд был теплым и мягким. Каково бы ни было содержание, проще будет узнать все прямо сейчас. Сжав ее руку в своей, он сказал бесцветным голосом:
— Я бы хотел, чтобы вы мне рассказали.
Глаза девушки вдруг стали еще более синими, словно повернутый к свету сапфир. Она пожала ему руку в ответ на его пожатие.
— Отец любил вас, Льюк. Он построил гостиницу для того, чтобы вы не повторили его судьбу.
— То есть? — скорее прохрипел, чем спросил он.
— Он боялся вашего одиночества. Боялся, что, разведясь с Черил, вы станете таким же отшельником, как он после смерти жены. Что вы запретесь на ранчо и изолируетесь от людей. — Джози положила свою руку поверх его ладони. — Он знал, что не очень здоров, Льюк. И построил гостиницу для того, чтобы вернуть вас к людям.
— Не очень понимаю…
— Он полагал, что, управляя гостиницей, вы поневоле будете окружены постояльцами. А живя на ранчо, превратитесь в закоренелого одиночку. Это его угнетало.
Льюк уставился в одну точку, пытаясь переварить услышанное.
— Ах он старый лис, — пробормотал он наконец. И тут до него дошла вторая мысль: — Он что, знал, что умрет?
— Да. У него было больное сердце.
Откинувшись на спинку тахты, Льюк пытался понять все сразу.
— Он винил себя за смерть вашей матери, Льюк. Считал, что в тот день должен был сам поехать с вами, сам должен был вести машину. Тоска и чувство вины сделали его таким сухарем. А между тем отчуждение между вами все росло. И к тому времени, когда он собрался с силами и понял, что происходит, пропасть была уже велика. Он не знал, как ее преодолеть. — Джози сжала ему руку. — Но он любил вас, Льюк. Он построил гостиницу именно из любви к вам.
Отец меня любил. Он не винил меня в смерти матери.
Льюк сидел почти не дыша и не отрываясь смотрел на Джози. Он слышал ее слова, но смысл не доходил до него. Смысл казался нереальным; единственное, во что верилось без труда, — это в сияние голубых глаз, излучающих теплоту, сострадание и заботу.
Наконец, он опустил взгляд на листки распечатки и начал читать. Джози сидела бок о бок, читая вместе с ним. Время от времени она указывала на те слова, которые упоминала.
Через полчаса, положив на тахту последнюю страницу, Льюк воскликнул:
— Каким же я был олухом, черт бы меня побрал!
Значит, отец его не отвергал и ни в чем не винил. Он просто попал в полосу депрессии, стал как бы ее жертвой. Грудь Льюка переполняли самые разные чувства: жалость к отцу, страдавшему от боли и одиночества, сожаление о своей недогадливости, помешавшей им понять и утешить друг друга. И главное — огромное, стирающее все остальное чувство облегчения и освобождения. Тот камень, тот мельничный жернов, который висел у него на шее двадцать лет, вдруг свалился.
— Вы в порядке? — мягко спросила Джози.
Ее глаза светились той яркой, радостной голубизной, какой сияют небеса после грозы. В ответ его сердце забилось, как птица, рвущаяся из клетки. Он только кивнул, еще не доверяя своему голосу и думая о том, какая доля приходится на каждое из обуревающих его чувств: на грусть, на облегчение, на благодарность.
— Все это не так просто, — произнес он наконец. — Потребуется какое‑то время, чтобы привыкнуть. Я многое вижу теперь в ином свете.
Кое‑что из этого «многого» он понял уже, и оно относилось к Джози. Он понял, что она была нужна ему как раз в тот момент, когда он узнал правду о своем отце. Когда Джози держала его руку в своей, ему было тепло и спокойно, у него прибавилось сил. Сейчас она радом, и он менее одинок, чем все эти годы. Значит, есть узы, связывающие их, и он хочет быть еще ближе к ней, чем сейчас.
Нет, снова зазвучал внутренний голос, ближе некуда. Она и так пробралась во все уголки и закоулки твоей души, туда, куда еще никто не проникал. Ты же решил никого к себе близко не подпускать, чтобы уберечься от сердечной боли. Хватит с тебя Черил.
Взглянув на Джози, он почувствовал, что сердце его перевернулось, а решительность размякла, как пюре, приготовленное Консуэлой. Так хотелось схватить ее в объятия, а ясный, зовущий свет в ее глазах подсказывал, что она хочет того же самого. Ну какой от этого может быть вред?
Может, и большой. Ведь он совершенно сбит с толку новой информацией. Никаких объятий и поцелуев, нужно немедленно уйти. Поднявшись на ноги, Льюк направился к двери; Джози пошла его провожать.
Подняв руку с распечаткой, он сказал:
— Спасибо за дневник.
— Не стоит.
— Подарок за мной.
— Ну что ж, я подумаю, что бы такое запросить.
— Да уж, просите что‑нибудь подороже.
— На какую сумму? — Она лукаво улыбнулась. — Дело в том, что у меня уже есть одно желание.
— Так назовите его.
— Ну хорошо. — Джози выдержала паузу. — Как вы отнесетесь к просьбе сопровождать меня на бал в Талсе? Это будет через три недели. Мои родители входят в число спонсоров, и мне этот бал поможет залатать дыры в нашем заборе, как говорится.
— Значит, они все еще недовольны вашим местом работы?
Джози грустно кивнула.
— Да, но я думаю, дело не в работе и даже не в том, что я уехала из дома. Мне кажется, они боятся моего отчуждения. — Лицо ее стало серьезным, брови сошлись на переносице. — Дневник вашего отца заставил меня призадуматься о своем отношении к ним. Я хочу показать им, что они всегда будут мне дороги, независимо от того, где я живу или работаю. Если я появлюсь на балу, который для них так важен, думаю, это поможет нам сблизиться.
Льюк задумчиво кивнул.
— Да, следует латать дыры до того, как забор повалился. Ведь не всегда люди, которых любишь, об этом знают.
Эти слова остались без ответа и как бы повисли в воздухе, нагнетая напряжение. И от странного выражения ее глаз у него перехватило дыхание.
Взгляд его скользнул к ее губам, и он бессознательно измерил расстояние до них. Как раз один шаг. О дьявол, как хочется поцеловать. Всего один шаг!
Нет! Если я поцелую ее сейчас, это будет иметь далеко идущие последствия. Сегодня мы слишком сблизились, и поцелуй эту опасную близость скрепит. Льюк с трудом сформулировал для себя законченную мысль: целовать ее слишком рискованно, но я перед ней в долгу.
— Ну что ж, считайте меня своим кавалером, если не боитесь моей неуклюжести.
Он распахнул было дверь, но его остановила внезапная мысль: а может, она берет его с собой, чтобы вызвать ревность бывшего жениха? Нет уж, на эту роль его больше никто не заманит. Он обернулся уже в дверях:
— А Роберт будет там?
— Нет. Он уволился из папиной конторы и уехал в Даллас. Как раз через неделю после того, как мы отменили свадьбу.
Значит, ее «экс» сошел со сцены. Чувство облегчения обдало Льюка с ног до головы, как морская волна. Попрощавшись коротким кивком, он нырнул в темноту.
Джози смотрела на закрытую дверь. Был миг, когда она была уверена, что он ее поцелует. Озноб предвкушения счастья пронзил ее, и она помассировала руки от плеч до запястий, чтобы согреться. Да, этот одинокий волк, этот независимый и упрямый Льюк О'Делл, несомненно, нуждается в ней. Он взял ее руку в свою, он отказался читать дневник без нее, он хотел, чтобы именно она рассказала ему об отце. Простой факт: «Я нужна Льюку» — потряс ее, заставил сердце чуть не разорваться от счастья — это ощущалось как шок.
Джози резко отвернулась от двери, все еще массируя руки; уж слишком меня все это засасывает, с опаской сказала она себе. С каждой нашей встречей мои чувства к Льюку становятся все более неразумными. И то, что я пригласила его на бал, кончится для меня не чем иным, как новыми бедами.
И все же, подходя к столу со швейной машинкой, доставая из мешка лоскутки, она не смогла сдержать улыбку: почему‑то сама перспектива любовных бед показалась не страшной, а, наоборот, привлекательной. Она поняла, что будет ждать этого бала с нетерпением.