Рози скривила рот и прикусила нижнюю губу. После лекций Джонас она всегда чувствовала себя неуверенно. Ее лучшая подруга считает, что она поступает неразумно. Нет. Она, Рози О'Ханлон, — самая рассудительная женщина. Или это не так?
Она почувствовала, что подруга сжала ее плечо.
— Он любит тебя, Розалин. И ты любишь его. Сделай же что-нибудь!
— Я правильно поняла твое предложение?
— Да, компромисс.
— Я ненавижу это слово.
Рози смахнула слезы со щек и опустила руку. Фонт лизнул руку и преданно посмотрел на нее. Она была уверена, что пес знал об их планах относительно него и собаки Кента. Возможно, он тосковал о неродившихся щенятах, о которых мечтал.
— Я сказала «компромисс», Рози, а это не то же самое, что сдаваться.
Рози не была уверена, что Джонас права, но ей не хотелось больше говорить на эту тему.
— Я подумаю об этом.
— Хорошо, а теперь пошли поедим, я умираю от голода.
— Ты хорошо выглядишь, — сказал Майк, подходя к Кенту. Тон его был таким же сухим, как и тост, который он протягивал. — Похоже, этот тост последний, который остался на «Титанике», — добавил Майк.
— Спасибо, — ответил Кент и положил еду на тарелку, хотя ему совершенно не хотелось есть.
Он все еще не мог уяснить себе, как он очутился в этом месте. Ему следовало сидеть за рабочим столом. Когда утром он зашел в свой кабинет, гробовое молчание, аккуратный стол, компьютер и другие мигающие приборы показались ему такими же гостеприимными, как тюремная камера.
Затем он услышал шорох из соседней комнаты. Кон освобождал свой стол. Это было уже свыше его сил.
Кент быстро вышел из кабинета. И наверное, он выглядел очень странно, когда быстрыми шагами проходил по коридору. Мэй подозрительно посмотрела на него, Сьюзен изумленно улыбнулась. А ему необходимо было как можно скорее выйти на свежий воздух. Он должен был заставить себя не думать о Рози. К тому времени, когда способность мыслить вернулась к нему, он оказался в доме родителей, где вся семья была в сборе. И ему пришлось остаться.
— Где Рози? — спросил Майк, осматривая наполненную до краев тарелку Кента. — Я предполагал, что она будет тут сегодня.
— Я думаю, она дома. — Кент положил на тарелку яичное суфле, добавив его к ростбифу и соленым огурцам.
— Ты поломал все? — скривив губы, спросил Майк.
— Что поломал? — Кент продолжал наполнять свою тарелку, взяв еще несколько кусочков бекона с сервировочного стола. А Рози говорила, что он плохо питается! Если бы она видела его сейчас! Если бы только он мог ее увидеть!
— Твой роман с Рози.
Кент внимательно посмотрел на брата.
— Прекрати, Майк. Я не хочу говорить об этом.
После непродолжительного молчания Майк согласился и устроился рядом с братом. Кент внимательно рассматривал свою тарелку, как будто видел ее впервые.
Никакого желания есть у него не появилось. Отодвинув тарелку, он налил стакан апельсинового сока.
— Она считает, что я работаю слишком много.
— Так и есть, — спокойно отреагировал Майк.
— Она хочет иметь целую ораву детей, дюжину отпрысков.
— Ну и что? — Майк указал свободной вилкой на собравшихся на завтрак мать, отца, восьмерых отпрысков, их жен, мужей и большое количество детей. — Она хорошо подойдет к этой компании.
Кент проследил за жестом брата и тяжело вздохнул.
— Ты не понимаешь. Никто из вас не понимает. Я не хочу таких сложностей. Я хочу…
Майк продолжил вместо него:
— Свою собственную комнату и совершенно новую рубашку прямо из магазина. Что-нибудь, что не прошло через руки других детей.
Кент не понимал, к чему это было сказано. Он, черт возьми, совсем не собирался говорить о своем детстве. Открыв рот для возражений, он закрыл его, решив не спорить.
— Я знаю это чувство, — невозмутимо продолжал Майк, — так как я старше тебя, вещи, попадавшие ко мне, проходили через меньшее число рук, чем у тебя. И все равно это было чертовски неприятно. — Он улыбнулся. — Я мечтал об отдельной комнате, аккуратных книжных полках, собственном футбольном мяче… И я все получил. Потом я встретил Леону, и она все разрушила.
— Не понимаю. Я думал, у вас двоих все в порядке. — Кент всегда считал, что его брат и Леона были счастливой супружеской парой. Если это не так, то его теория верна: при таком большом количестве детей трудно быть счастливыми. Глаза у Майка округлились.