Вскоре их ансамбль принимал участие в двух свадьбах, где они также сыграли те же самые четыре песни. Первой, была свадьба дочери главного инженера завода. Там, во время выступления возникла проблема с микрофонами, которые сломались оба в течении пяти минут. Через день после этого досадного случая, у ансамбля появились три японских и два немецких микрофона. Ну а после второй свадьбы — племянницы главного бухгалтера завода, у ВИА появился микшерный пульт и японский синтезатор. Сейчас же коллектив работал над новыми композициями, которые собирался исполнить на празднике в честь годовщины Великой Октябрьской Революции.
— В принципе, всё у нас хорошо, только вот Иннокентий иногда «дуру гонит», — сказал Мефодий и осёкся, увидев не одобряющий взгляд Антона.
— Ясно, понятно, — как бы не обратив внимание на последнюю фразу, сказал я, а затем спросил: — А к вам на репетицию можно прийти?
— Вряд ли. Иннокентию — это не понравится. Он знаешь какой… — сказал Мефодий, подцепив ложкой пельмешку. Зря он это сказал… Глаза Антона вспыхнули, а сам он весь затрясся и покраснел.
— Пошёл на***, твой Иннокентий! За***ли вы меня уже с ним! На *** я видел вашего Кешу! Я лидер ВИА! Я глава ансамбля! Я создал его! Мне директор поручил! Кому не нравится, тот пусть уё****** на*** из моего ансамбля! — взорвался Антон. Он тяжело дышал, а лицо его пошло пятнами.
«Так и до сердечного приступа докатиться может… Там у них прям „санта-барбара“ … Какие страсти-то кипят в среде молодых дарований — обалдеть», — глядя на разошедшегося музыканта думал я.
Тот, немного помолчал, глотнул остывший кофе и потёр виски. Мефодий сидел, опустив голову в пол, и ковырялся в ногтях.
— Конечно, приходи, Саша. Послушаешь, как мы играем. Завтра в шесть вечера, запоминай адрес… Может тоже музыкантом захочешь стать, а не спортсменом… — тяжело вздохнув, уже мягким голосом сказал мне грозный лидер ВИА и улыбнулся.
Ещё немного посидев, мы решили, что пора «на расход». Я проводил ребят до метро и пошёл домой.
Дома, застал расстроенную маму. Ясно. Записка…
Развеселить её не получилось и, поужинав, я поговорил по телефону, ополоснулся и лёг спать.
Когда засыпал, то слышал тихий плач любимой мамочки. Прости мама, но эту заразу нужно была вырезать сейчас с корнем, пока ты ещё к нему не привязалась, и всё не стало слишком поздно! Время лечит раны, всё пройдёт, и всё будет хорошо… Прости моя любимая «мася», по-другому я не мог…
«Ну и денёк же сегодня выдался», подумал я, засыпая…
Глава 7
Новость дня:
— Тамильские сепаратисты, представленные в парламенте Шри-Ланки, приступают к составлению проекта новой конституции.
После утренней пробежки, я поехал на станцию метро Площадь революции. Библиотекарь Эмма Георгиевна позвонила мне вчера вечером и пригласила к себе на завтрак. А почему бы и нет?! Решил съездить. Выйдя из вагона, я улыбнулся, глядя на статуи, вмонтированные в колонны, которые служили украшением станции.
В восьмидесятых годах, у студентов, родилась традиция — потереть нос статуи собаки. Этот культ считался народной приметой, которая приносит удачу на экзаменах, да и во всей жизни в целом.
Впоследствии этот обряд, как и положено обряду, мутировал и принял более глобальный размах. Теперь нос несчастной псине, якобы приносящей удачу, стали тереть не только студенты, но и простые прохожие. Дальше больше. Некоторые светлые умы задумались: «А только ли нос собаки приносит счастье?» и принялись натирать другие выпирающие места довольной четвероногой.
Вероятно, некоторой части людей всё же счастья от протирания собаки заметно не прибавлялось и тогда народ решил, «нужно тереть всё». И понеслась… Любая, хоть немного выступающая часть множества статуй на станции, стала подвергаться ежедневной полировке, включая: грудь спортсменки, туфлю студентки, палец и лапоть крестьянина, ножку ребёнка и колено рабочего.
Некоторые люди, чтоб совершить какую-нибудь часть народного ритуала, при остановке поезда, выскакивают из вагона, быстро трут что-нибудь первой попавшейся статуе и забегают обратно. Вот на эту шаманскую станцию я и приехал.
Жили они недалеко от станции и через 5 минут, после того как я вышел из метро на улицу, я уже звонил в звонок. Дверь открыла Эмма Георгиевна, на которой был одет домашний махровый красный халат, улыбчивая и гостеприимная. Нужно сказать она сильно отличалась от себя вчерашней и совсем не походила на ту сухую и строгую учительницу.