Annotation
Папа получил травму, и это проделки злых духов. А значит вся семья теперь под угрозой. Маленький мальчик решает что сможет защитить своих близких с помощью заговоренного тотема. Зло может принимать любую форму. Например, выглядеть как страшная чайка. Мальчик убежден в этом и готов сразится с нечистью прямо здесь и сейчас.
Майкл Флетчер
Майкл Флетчер
Лето 79-го
Michael Fletcher — The Summer of 79
© 2019 by Michael Fletcher — The Summer of 79
© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2024
Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям.
* * *
Кинкардин, Онтарио. Лето, 1979 г.
Папа рубит дрова за коттеджем. Он одет только в синие шорты, а свою выцветшую на солнце желтую футболку Hamilton Around the Bay Road Race (Гамильтонский 30 км забег вокруг залива) бросил на стол для пикника. Стол покрашен так густо, что кажется мокрым. Мы приезжали в этот коттедж, сколько я себя помню, и этот стол всегда был здесь. На самом деле, мы приезжаем сюда очень-очень давно. Мама и папа до сих пор рассказывают о том, как я упал, стоя на унитазе, — мне тогда было три года — и выбил два верхних передних зуба. Они услышали звон моих зубов по фаянсу и прибежали, но обнаружили, что я заперся в уборной. Папа выбил дверь и увидел, что я лежу на кафельной плитке и истекаю кровь. Реву от боли и страха. Я ничего не помню об этом инциденте. Но папа до сих пор шутит по поводу стоимости дверей в ванную.
Сейчас мне уже восемь. Я не шепелявлю и больше не встаю ногами на унитаз.
Солнце пробивается сквозь листву серебристых берез в пыльных столбах золотистого света. Воздух пахнет лесной свежестью и совсем не похож на воздух в Гамильтоне, где мы живем. За лесом, окружающим коттедж, слышится мягкий плеск озера.
Проспект — наш аляскинский маламут, спрятался под крыльцом, в тени, и я пытаюсь выманить его палкой. Он лежит, положив голову на передние лапы, и смотрит на меня большими карими, умными глазами. По тому, как дергается его левое ухо, я могу сказать, что он заинтересован, но не решается покинуть сухое, затемненное нагретое место. Собаке нравится под крыльцом. Мама в коттедже готовит к ужину гамбургеры и салат с картошкой.
Я слышу, как папа кричит "Блядь!", и у Проспекта сразу дергаются уши. Даже он знает, что это плохое слово. Мама выходит из коттеджа, когда папа, прихрамывая, идет к крыльцу, из его левой голени хлещет кровь. Мама бросается к папе и поддерживает его на протяжении всего пути до ступенек, где он садится и одаривает меня страдальческой ухмылкой.
— Идиот, — говорит она, наклоняясь, чтобы осмотреть раненую ногу. Ее длинные каштановые волосы свисают прямо и почти касаются земли, когда она опускается на колени, чтобы рассмотреть травму поближе.
— Отлетело блядское бревно, — говорит отец с раздраженной гримасой.
Я замечаю, что никто из них, похоже, не обратил внимание, что он снова использовал плохое слово, и подумываю о том, чтобы самому произнести его. Просто чтобы понять, можно ли это делать, когда кому-то больно.
Проспект пытается подбежать поближе, чтобы обнюхать папину голень, но мама отталкивает его. Он издает высокий скулящий звук, похожий на вопрос. Я глажу его мягкие ушки, и он затихает и прислоняется своим тяжелым, теплым лохматым телом к моей ноге.
Мама наконец встает и бросает на отца один из тех взглядов, которые я не понимаю.
— И ты еще удивляешься, почему я против покупики бензопилы, — говорит она, направляясь в коттедж за аптечкой. Она берет с собой Проспекта, чтобы тот не мешался под ногами.
Как только мама скрылась из виду, папа призывно машет мне рукой.
— Зацени, — говорит он, опускает руку и отдирает липкую от крови кожу на голени. Если ему и больно, он этого не показывает. Я уверен, что даже в восемь лет я бы плакал.
Острожно я наклоняюсь вперед, чтобы заглянуть в кровавую рану.
— Внутри что-то белое...
Отец кивает.
— Это кость.
— Блядь, — тихо говорю я. Он это замечает, и я вижу, как его губы дергаются в почти улыбке.
— Вот и твоя мама. Лучше иди поиграй, пока все не закончится. Мы позовем тебя к ужину. — Он ерошит мои волосы. — Постарайся не попадать в неприятности.
Я бросаю взгляд на его ногу.
— Все плохо?
Он пожимает плечами.
— Твоя мама была медсестрой. Она знает что делать.
Поскольку мама и папа заняты, я решил, что это мой шанс отправиться на разведку, не рассказывая им постоянно, где я и чем занят. За коттеджем есть ряд длинных каменных ступеней, засыпанных землей, которые ведут через лес между задним двором и озером Гурон. Каждая ступенька доходит мне до пояса, и я представляю, для каких гигантов они, должно быть, были построены.
Я не могу поверить, что папа поранился и у него течет кровь. Это на него не похоже, он может делать все. Он играет в футбол и бегает марафоны. Он похож на одного из тех супергероев, только без суперспособностей. Как Бэтмен.
Что-то должно было заставить отца промахнуться. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что это единственное объяснение. Помню, папа рассказывал мне о племени индейцев, которое жило в этих краях. Он говорил, что их называли горцами Сифорта и что их духи живут здесь и иногда оставляют подсказки о спрятанных сокровищах. В то утро, когда мы шли по лесным тропам, мы нашли в грязи камни в форме стрелы. Мы пошли дальше и пришли к нацарапанному в грязи посланию, которое указывало нам на другое место. В конце тропы мы нашли небольшое состояние в ярких монетах (почти доллар!), зарытое под кучей мха.