Ох, дока этот Володька! И не лишен наблюдательности. Действительно, одна из этих тем вот уж третий год дается на выпускных экзаменах. Не очень-то велика фантазия у тех, кто придумывает темы. Вот, говорят, на экзаменах в вуз — держись! Нет, не по литературе. По литературе там те же темы. Но по математике, физике, химии… Отвечаешь правильно, а на тебя смотрят так, словно ты порешь глупость. Долго ли смутиться, сбиться? А тебе говорят: значит, нет уверенности в собственных знаниях. И снова чувствует, как Володька Рюмахин толкает его в бок.
— Слыхал, что Егор Васильевич сказал? Важна еще эмоциональность сочинения. Вот чудак! В прошлом году Семка Епифанов на двадцать пять страниц сочинение написал. Здорово написал. Да беда: восемь ошибок сделал. Еще бы, столько накатал! А надо не больше шести страниц. И ошибок мало, и вроде как тема развернута. Верная четверка!
— Отстань, Володька!
— Тебе-то что! Тебе пятерка гарантирована!
— Не мешай, говорят.
Но и Шеломов плохо слушал Егора Васильевича. Подумаешь, проблема — хорошо написать сочинение! Пятерки, четверки, тройки. Разве в них дело? Они ничем не помогут его матери, младшим сестрам, ему самому. Да, экзамены впереди. Но у него такое чувство, будто он уже закончил школу. И внутри какая-то пустота. А может быть, посоветоваться с Егором Васильевичем? Зачем? Он уже сказал ему: «Физик, математик — поступай в институт!» Все говорят, что воспитатель он преотличный. У кого нет детей, тому не знакомы чрезмерные родительские чувства. Это и позволяет ему направлять по верному пути большепустошских чад.
3
Дома все было обычным. Летнее тепло русской печи — не жаркое, как зимой, и едва ощутимое после зноя улицы, — сонная тишина прибранной горницы, запах зацветающей под окнами сирени. И все-таки чего-то в доме недоставало. Игорь сначала это почувствовал, а уж потом увидел. На платяном шкафу не было большого с металлическими застежками чемодана, исчезли с комода мраморный слоник и фарфоровый мопс, снята с окна тюлевая занавеска. Антонина уехала. Уехала, прихватив с собой все свои пустяковые вещицы. Только по ним и чувствовалось ее присутствие в доме. Жила, как квартирантка. Отдавала со своего жалования на молокопункте двадцать рублей за стол и крой и больше ничего не знала.
Игорь хотел подняться к себе на чердак, но раздумал. Вышел из дома и остановился посреди улицы. Утренняя почта в пути. Где сейчас может быть мать? Прошла в сельсовет или задержалась в сельпо? Да она уже к больнице подходит. Он побежал ей навстречу.
— Подожди, помогу!
Он снял с ее плеч сумку. Теперь куда? Больница, раймаг… Он не хуже ее знал маршрут письмоносца. А эту сумку он помнит чуть ли не с той поры, как отец стал на все руки бродячим мастером.
Почту они разнесли быстрее обычного и к двум часам были уже дома. Мать крикнула с соседского двора Верушку и Оленьку и стала накрывать к столу.
— Зови отца, Игорь. Пусть идет обедать.
Игорь нехотя пошел к бане. Если спит — будить не будет. Но отец сидел на каменном порожке предбанника, не спеша набивал самосадом свернутую из газеты козью ножку. Игорь спросил нехотя:
— Обедать будешь?
— Приглашаешь?
— Мать зовет.
— Мне в столовую ходить привычней.
— Как хочешь, — отвернулся Игорь и пошел к калитке.
— Постой, мне с тобой поговорить надо.
— О чем говорить-то? — спросил Игорь, но все-таки вернулся и присел на порожек рядом с отцом. — Утром обо всем переговорили…
— Тонька уехала?
— Уехала…
— А ты когда лыжи навостришь?
— Не все ли тебе равно?
— Интересно, так сказать, для собственного понимания. Чем, к примеру, я отец плох, а вы, мои дети, хороши?
— Я пойду, — поднялся Игорь.
— Успеешь, давненько мы с тобой не говорили… Да и не могли по-настоящему говорить… Пацаном ты был, мальчишкой. Теперь послушай. Может быть, больше и не придется встретиться… Мне в Больших Пустошах делать нечего, а тебе при твоем образовании будут они не с руки… Ну, в общем, не хочу я, чтобы ты думал об отце хуже, чем он есть. А помнишь, когда я трактористом в колхозе был, то и тебя, мальчонка, к трактору приучал? Как залом на Кривой протоке разбирали, помнишь? Это уже после было… Как в отход подался.
— А ты брось эту жизнь, — сказал Игорь.
— Не могу. Мне без артели скучно жить будет. Да и как бросить ее? Бригадир я, людям обязан. Они тоже вроде меня — неприкаянные… И к свободе привыкли, и чтобы без заботушки жить, ну и к водочке… А матери за приглашение спасибо передай. Скажи, мол, отвык от домашнего питания. Перчику в нем мало. И ужинать пусть не ждет… Ужинать я буду далече отсюда… Ты не подумай, что я частник. Я и на государство тоже… Пойдем наниматься новую столовую для детдома строить. Не как-нибудь, а по проекту. Ну, прощай, сынок…