35
Игорь, конечно, удивился, когда узнал, что колхоз хочет послать его учиться. Еще более он был удивлен, когда ребята пришли его уговаривать. В сущности, ему было безразлично, уехать работать или учиться, лишь бы не оставаться в Больших Пустошах. Вечером с улицы он услышал голос Русакова:
— Наталья Захаровна дома? — И, не ожидая ответа, поднялся на крыльцо. В горнице приказал Игорю: — Возьми бумагу и пиши. Что писать — сейчас скажу. Помните, Наталья Захаровна, наш разговор о колхозе?
— Как новый год, так сумку с плеч долой!
— Насчет сумки мы еще поговорим, а сейчас пусть Игорь пишет. В правление. От Натальи Захаровны Шеломовой. Прошу принять в колхоз меня и моего сына.
Наталья Захаровна перебила:
— Иван Трофимович, у нас хозяин есть.
— Егор?
— Муж и отец. Он глава семейства.
— Ему еще долг надо отработать.
— Отработает.
— Вот тогда и поставит свою подпись. А пока для колхоза ты жена и мать — глава семейства. — И спросил Игоря: — Ты чего не пишешь? Да, брат, и себя тоже. Вот так! Подпишитесь. Хоть ругаем колхозы и так и сяк, а поди найди крепче опору. Нет ее! Одна она настоящая! Всему опора. Завтра правление, Игорь, твое присутствие обязательно.
Русаков вышел в сени и невольно остановился. В открытые двери доносился запах разнотравья. Пахло полынью и мятой, вереском, папоротником и полевым вьюнком, душицей и ромашкой.
Во дворе у длинного стола он увидел Татьянку, а на столе лежали ворохи трав, которые она аккуратно вязала в пучки и развешивала на стенку сарая.
— Ты никак знахаркой стала, — рассмеялся Русаков.
— Это меня попросила Наталья Захаровна помочь ей. Ну я, как свободная минута, и прихожу. И знаете, это очень интересно. Я теперь даже знаю, какой травой останавливать кровотечение, чем лечить ревматизм, головную боль. И что удивительно — одна и та же трава от многих болезней. Вы знаете льнянку? Видели ее?
— Наверное, видел, если ты ее в поле нашла.
— Растет при дорогах, на межах, по канавам — самая настоящая сорная трава. Но в аптеке вы ее не купите. Ее вообще медицина не использует. А чай из льнянки пьют при болезни печени. И мазь делают из нее. Лишаи и экземы лечит. И от золотушного нагноения глаз помогает. И вообще улучшает зрение… Вот видите.
— Так и есть, знахарка! Самая настоящая…
— Заболеете — приходите за лекарством. Лечим все болезни.
— Ну, не все… А если у меня мало денег? Ежели у меня из-за этого автомашины хромают на все четыре колеса или аванс иной раз задерживается? Какую траву дашь?
— Да ту же самую — полным набором, — сказал подошедший и не замеченный Русаковым Емельян.
— Что-то не пойму.
— А вы объявите о создании звена по сбору трав, пригласите в нее всех наших пенсионеров и ребятишек да поставьте во главе Наталью Захаровну — они заработают колхозу и на покрышки и на аванс. Ей-ей, заработают.
— Только мне не хватало еще этими лекарствами заниматься. — Отмахнулся Русаков, но про себя подумал: «А почему бы и нет?» И попрощался с Татьянкой: — Ну, прощай, знахарка!
Правленцы были в сборе. Игорь ждал начала заседания, а оно почему-то не начиналось. Да и непонятен был ему разговор, который шел в перекидку и напоминал игру в круговой волейбол. Один подбросит, другой подхватит, третий ударит.
— Купить все можно, а во сколько обойдется привоз?
— Главное, концентрация не та.
О чем это они? Как будто о фосфоритной муке. Он силится понять, при чем тут фосфоритная мука? Но для этого нужно сравнить ее с суперфосфатом, который в несколько раз эффективней и сразу же дает отдачу. Но сделать этого он не успевает, потому что разговор уже идет о ремонте каких-то машин:
— Дешевле новую купить.
Потом о какой-то капусте, которую три дня возили по городу и никто ее не брал.
Когда же все-таки начнется заседание? А оно уже шло, и было принято решение и насчет фосфоритной муки, и насчет закупки запчастей, и насчет капусты.
Наконец Русаков сказал, что вот у него есть заявление Натальи Захаровны Шеломовой о вступлении в колхоз и что есть такое мнение комсомольцев — послать ее сына Игоря учиться в институт. Сына Натальи Захаровны в институт? А чем он заслужил это? Ну нет, пусть поработает. Да и учиться может заочно. Как другие! Он готов был вскочить с места, крикнуть: «А я не просил, чтобы меня послали в институт». Его опередил Иван Трофимович: