Как мы, однако, суетны! И ведь был бы повод так хлопотать об своём впечатлении на прочих! Так нет его, и быть не может, ибо всякое живое округ нас куда как приятнее глазу, минуя сонмище украшательств, к коим стремимся по всё время, пока слышим дыхание своё не со стороны, но от первого лица.
Во вчерашнем же дне, с коим ливню уже никак не совладать, были воробей, коршун, и ещё полным-полно всякой прелести, среди которых коралловые капли разбросанных в придорожной траве маков, как сдёрнутые с шеи, осыпавшиеся навсегда бусы.
Воробей же летел, держа равновесие над землёю, довольное для того, чтобы не оказаться притянутым ея магнитом, но недостаточно высоко, чтобы быть замеченным коршуном. Растянутая перламутром авоська в его клюве, свидетельствовала о том, что всё, скормленное потомству — впрок, отчего воробойка был весел и даже отчасти счастлив. Нимало сомневаясь, он тут же отправился за новой порцией провианта, который в большом количестве был представлен на прилавке всего обозримого пространства над лесом. Оно порхало, летало, мешало разглядеть облака, откуда и упал камнем на дорогу коршун, обознавшись. Он ухватил каму14, да тут же бросил, и обернулся после на того, кто лицезрел, слёзно умоляя молчать об оплошности.
— М-да… Столько всего. Многое в малом. Неужто ливень взаправду думал, что так силён и смоет память об сём?
— Ну, уж, как повелось. Всяк про себя думает лучше, чем он есть на самом деле.
Слизняк
— Какой ты…
— И какой же я, по-твоему?
— Слизняк!
— Ах, вот оно как… Ну-ну…
…Небо осерчало неведомо на кого, через недолго ощутило нешуточную без причины обиду, и подступившие к горлу комом тучи разрешились рыданиями, да обильными столь, каковыми не бывали уже давно. На лужах сперва разгладились стянутые сушью морщины грязи, затем перемешанная ливнем слякоть закипела и выбежала за края, словно сбежавшее молоко.
Струи воды сплетались в косы, которые завивались на концах мелкими кольцами брызг, будто пеной, и славно было глядеть на то через окошко, вдыхать глубоко сырой сквозняк, в котором угадывались ароматы сосны, припудренной вымокшей насквозь небесной пылью.
Сразу, как закончился ливень, захотелось выйти, полюбоваться на следы его трудов, на слипшиеся ресницы одуванчиков и украшенные мелкими шарами воды иглами сосен, сверкающими позолотой закатного солнца.
Стараясь не замочить ног, я осторожно ступал по тропинке, покуда не услышал странный звук. То слизень с завидным аппетитом грыз одуванчик, сорванный для него прозрачный рукой ливня. Чисто вымытый стебель, разложенный на столе земли, казалось, испытывал удовольствие от того, с каким чувством хрустел им слизень, и было невозможно пройти мимо, не обратить внимания на эту безыскусное, какое-то откровенно детское пиршество.
— Это ты тут так громко? — Лишь для того, дабы что-то сказать, спросил я, склонившись над улиткой, лишённой лат раковины.
Слизень, свесив для удобства ус на бок, скосил на меня глаз и кивнул с набитым ртом. Он был не в силах оторваться от трапезы, и заразительное его чавканье, будь я немного бесшабашнее, не помешало бы пристроиться с другого конца стебля и составить компанию слизню.
— Ну, долго ты там ещё? Иди ужинать, всё уже на столе! — Расслышал я надменное приказание жены сквозь фату оконного проёма, но впервые за долгие годы супружества, сделал вид, что не расслышал. Мы, слизни, умеем за себя постоять иногда…
Случай
Паучья норка оказалась полна дождевой воды доверху, под накоток! Как ни было густо плетение запаха навеса, как ни спутана казалась подле трава, сумасбродство ливня решило дело в свою пользу. Изливая гнев, ливень не считался с досадою об себе прочих, но видел только своё, не замечая в том неправоты ни на горчичное семя, ни даже на семечко орхидеи15. Иссякнув вполне, ливень оробел от внезапного раскаяния и тотчас удалился, прибрав за собой напоследок обрывки облаков, как неотправленных, начертанных сгоряча писем, да обветшавшие по краям, взлохмаченные временем рукописи туч.
И тут уж, наперегонки с комарами, дали себе волю полетать семена одуванчиков. Шурша белыми оборками юбок, вновь зазывно зацвела калина, привлекая верных ей бронзовиков, облачённых в сияющие камзолы изумрудного отлива, по единому на всех лекалу.
15
семена горчицы описаны в Библии, как самые маленькие, хотя на самом деле самые маленькие семена у орхидеи