— Привет, Дуся, — спокойно сказал он. — Какой я тебе дядя? Не угощу. Тебе мать разве разрешает курить? Унюхает же.
— А я ей скажу, что мы просто рядом стояли и разговаривали, а ты меня обкуривал, — поджала губы девица. — И я не Дуся, я Аврора.
— Для меня будешь Дусей. Все равно настоящего имени у тебя нет, только фальшивые.
Принцесса злобно запыхтела.
— А правда, что у тебя аппарат не работает? — мстительно выдала она.
— Ты про что?
— Про то самое! На мать мою заглядываешься, а в деревне говорят, что ты импотент!
В голосе девицы явственно зазвучали ревнивые нотки.
— Ух ты, и кто же тебе такую новость сообщил?
Сонька, кто же еще. А то он не знает, откуда ветер дует.
— У меня есть свои источники информации! И мать тоже в курсе, так что можешь даже и не смотреть в ее сторону! — злорадно выдала мелкая фурия.
Эх, взять бы ее за шкирку в воспитательных целях и хорошенечко встряхнуть! Да нельзя — побежит Машке жаловаться.
— Все сказала? — Юрий уставился на нее своим «ментовским» взглядом. — А теперь кыш отсюда, пока я тебя, соплячку мелкую, не придушил. Мала еще, чтобы я с тобой такие взрослые темы обсуждал.
Взгляд сработал — девица пулей вылетела в дом, напоследок злобно на него зыркнув. Надо последовать совету Люси и поискать в доме документы на детей. Хотя бы настоящее имя и фамилию девицы узнает, лишним не будет.
Как так получилось-то, что он увяз в сложных взаимоотношениях с этой странной семейкой? Он уже и сам не понимал. Но достал из сарая и гамак, и велосипед, и стол со стульями, и кресло-качалку. Как там в стихе-то было? Дарит тепло и уют? Ну-ну…
*Стихотворение Генриха Акулова.
Глава 8. Про смерть и про жизнь
Люся была права, неожиданные квартиранты совсем не стеснили Юрия. В несколько следующих дней Юрий пересекался с семейством Малинкиных крайне редко. Маша программировала мультиварку с отложенным стартом на семь утра, и на завтрак Юрия всегда ждала горячая каша. Он быстро ел, стараясь не разбудить детей, и уходил на работу. Днем он старался забегать домой попозже, чтобы все уже успели пообедать. Принцесса и Лучик опять гуляли, а Маша с Ванечкой или уже спали, или укладывались. Макаров повесил им в саду гамак, принес от соседей маленький надувной бассейн, поставил старый столик и стулья, кресло-качалку. Перед тем, как вернуться на работу после обеда, он всегда заглядывал за дом, убедиться, что у мамы с сыном все хорошо. Вечером, когда он возвращался домой, Маша укладывала Ваню и отсиживалась в своей комнате. Юрий сидел у стола с Лучиком, слушал его веселую болтовню, пил чай и наслаждался ощущением непривычного для него покоя. Потом в половину одиннадцатого домой приходила Принцесса, и это был знак, что двум товарищам пора расходиться по своим комнатам. Они уступали свое место у стола маме и дочери. Маша с Принцессой тихонько шептались на кухне. Ровно в одиннадцать свет гас, и старый деревенский дом наконец-то погружался в тишину. Но Юрий обычно долго еще лежал без сна, думая свои бесконечные думы.
У Юрия никогда не было своей семьи. Сначала он жил с родителями, а последние пятнадцать лет, когда они вышли на пенсию и уехали жить в деревню, один. В то время у него была работа, много работы. Она пожирала все свободное время и не оставляла места ни для чего другого. Друзья и товарищи встречались, влюблялись, женились, разводились, рожали детей, снова женились, а Макаров был одержим идеей сделать карьеру, дослужиться, добиться. По своей сути он был амбициозным карьеристом до мозга костей. Одиночество быстро затянуло его в свои сети, стало удобной привычкой. Он сам вел свой несложный холостяцкий быт, нисколько не напрягаясь, что в квартире нет женской руки. Частенько ночевал на службе, привык питаться в общепите. Случались в его жизни и женщины, иногда даже постоянные. Они пытались выманить его из бесконечного колеса дом-работа, но у них по разным причинам не получалось.
И все шло в его жизни неплохо и даже скорее хорошо, но жизнь все убыстрялась и убыстрялась, и он сам не заметил, как ему стукнуло сорок один. В тот год удача отвернулась от него, и упорядоченная жизнь развалилась, как карточный домик.
Сначала очень быстро и для него неожиданно один за другим ушли из жизни его родители. Юрий, как и все дети, был уверен, что они будут жить вечно. Конечно, папа жаловался на сердце, у мамы болели суставы, но в целом они были бодры и активны для своего возраста семидесяти с хвостиком. И вдруг две смерти подряд. Разорвались связи мать-сын и отец-сын. Юрий был в шоке. Слова сестры, что пришло их время, что так все устроено, его приводили в бешенство. Он просто не понимал, как ему дальше существовать в мире, в котором у него почти не осталось родных людей. Оказалось, что все эти годы он черпал свою внутреннюю силу из родительской семьи. Любовь, забота, доверие, безусловное принятие — раньше он смеялся над своими товарищами, которые охотились на женщин в попытке обрести недостижимое. А в итоге сам остался у разбитого корыта с нулевым энергетическим запасом.
Макаров по обыкновению попытался найти утешение и успокоение в своей работе, но и там его ждала катастрофа. Его начальство на самом высоком уровне оказалось замешано в грязных делах такого масштаба, что контролирующие органы не стали заморачиваться выяснением, кто из подчиненных знал о преступных схемах, а кто не знал. Головы с плеч полетели у всех. Из-за всей этой катавасии майор потерял бдительность, влез туда, куда ему лезть категорически было нельзя и куда бы он раньше ни за что не полез. Получил три пули в упор, пережил несколько операций и клиническую смерть. Он все-таки выкарабкался, но все произошедшее так сильно подкосило его, что он не понимал, как и самое главное зачем жить дальше.
С работы его попросили. Официально — по инвалидности, выплатив солидную компенсацию, так как он получил ранение при исполнении. Неофициально — потому что решили, что запятнал честь офицера. Последнее его задело гораздо больше, чем первое. Это было серьезное оскорбление. Он озлобился и замкнулся в себе, разорвал общение со всеми приятелями и сослуживцами. Поставил себе цель допиться до белой горячки и почти реализовал свою задумку.
Но в самый критический момент неведомые силы все-таки удержали его на краю пропасти. Он верил, что это была посмертная молитва его мамы и отца.
Прошел уже целый год с тех пор, как не стало его отца. Ранней тоскливой весной Юрий приехал на кладбище в Тархово. Стоял, сгорбившись под мокрым снегом, с непокрытой головой над куском черной земли и чувствовал, что лютый холод вымораживает его всего целиком изнутри. Это было жутко и больно. Он не понимал, есть ли смысл в жизни, если она все равно неминуемо заканчивается смертью. Немолодой мужик стоял и плакал над могилой своих родителей.
А потом он поднял голову и увидел остов разрушенной кладбищенской церкви. И небольшую табличку у провала стены. Сам не зная почему, заинтересовался, подошел ближе. «Приход церкви апостола и евангелиста Иоанна Богослова села Тархово», и ниже телефон священника. Его родители не застали эту церковь действующей, а вот бабушка рассказывала, что в своем детстве она с братьями и сестрами бегала на Пасху на службу святить куличи и яйца. Бабушка и дед лежали на этом же кладбище, но с другой стороны храма. Юрий на минуту отвлекся от своих душевных терзаний и поднял голову. Задумчиво осмотрел обрушенные стены, прикидывая масштаб работ. Потом постоял немного и все-таки набрал телефон, указанный на табличке. Загорелся идеей восстановить храм в память о своих родных, лежащих у этих стен.
Настоятелем прихода был многодетный священник, отец Валерий, ровесник Юрия. Он жил в районном центре, за двадцать километров от Тархово, служил еще и в другом храме, так что мог появляться в деревне только наездами. И отчаянно нуждался в помощниках. Познакомившись с Макаровым, он почти сразу же назначил его старостой прихода. Так неожиданно для самого себя атеист Юрий Макаров, майор полиции, петербуржец, стал и церковным служителем, и руководителем стройки, и одновременно и прорабом, и чернорабочим. И главным спонсором тоже. Но об этом он настойчиво попросил отца Валерия никому не рассказывать. Впрочем, все равно деревенские догадались.