– Поедем ко мне.
Голос Ленки звучал неуверенно и жалобно. Артём понимал, что скрывается за этой фразой, поэтому задавил сострадание на корню:
– Нет, Лена. Прости, но я не вернусь.
– Хотя бы на один вечер!
Она не просто умоляла, она унижалась. Артём сроду такого не помнил.
– Нет, – повторил он еще жестче. Отстранился на полшага и мягко укорил: – Ну, посмотри на себя, в кого ты превратилась. Красивая, умная, успешная женщина, умоляешь мужика скоротать с тобой вечерок. Это тебя мужики умолять должны! И не я, другие, до которых мне, как до Китая!
– Не ври. – Ленка посмотрела на него безнадёжными скорбными глазами. – Всё это чушь для дамских романов. Вон их сколько – красивых, умных, успешных, и все одиноки. Проклятие, что ли, такое? – Она шмыгнула носом.
Артём подал бывшей жене носовой платок.
– У других хотя бы дети, а я даже ребёнка не родила, дура.
– Ну и что тебе мешает родить его сейчас? – осведомился Артём.
– Возраст, Тёмочка, возраст.
– Подумаешь, сорок два года! Сейчас и в шестьдесят рожают, если очень хочется!
Ленка снова скривила губы и заревела.
– О, нет, – тихонько пробормотал Артём, отошел к столу и набрал номер приёмной, чтобы попросить Ниночку принести валерьянку и стакан воды.
Ленка схватила его за руку:
– Умоляю, не надо!
Артём положил трубку обратно.
– Никого не надо, кроме тебя. Тёма, вернись. Так охренело в одиночку жрать с кузнецовского фарфора! Пожалуйста, прости меня! Может, все ещё наладится, а? Помиримся, ребёночка родим…
Артём с трудом оторвал её холодные руки от своей рубашки, покрытой влажными пятнами и измазанной тушью.
– Лена, все кончено, – сказал он, немного стыдясь мелодраматичности фразы. – Простить я могу, а забыть – нет. Найди другого мужчину.
– Не хочу другого! – Лена топнула ногой и превратилась в ту, кем была: избалованного ребенка из очень обеспеченной семьи, которому всё в жизни подавали на блюдечке. – Я тебя хочу!
Артём вздохнул.
– День сегодня какой-то дурацкий, – пожаловался он. – Какой-то придурок назначил встречу в баре, сказал, нужна консультация, и не пришёл. Целый час потерял.
– Не переводи разговор!
– Лен, я пойду. – Артём взялся за ручку двери. Разговор оставил чувство огромной душевной усталости, которую хотелось перемолоть в одиночестве. – За Лёшку не сердись, это только бизнес, ничего личного. А с личным у тебя всё образуется. Вот увидишь.
Он улыбнулся, стараясь не замечать опухшего от слёз лица бывшей жены, взлохмаченных волос и расстегнувшегося пиджака с видневшимся бюстгальтером. Любви не было, осталась только жалость. Если Артём поддастся – его затянет в такое болото, из которого он уже никогда не выберется. Поэтому он проигнорировал протянутые к нему руки, вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.
Глава третья
Если вечер обизден[25], то уж до самого конца.
Тихий зелёный дворик в старом московском переулке всегда вызывал у Пилигрима умилительное чувство. Дедал жил в доме, который со дня сдачи заселили ему подобные несуразные чудаки, зацикленные на излечении человеков[26]. Стареющие мышеловы в белых халатах упорно продолжали жить в просторных квартирах с высокими потолками и удачной планировкой, хотя люди, не очень хорошо говорившие по-русски, навязчиво предлагали за кирпичные метры нереальные бабки. Сопротивление доставляло. Участники движения сгруппировались вокруг Дедала, а когда наезды на законные метры были отбиты, Сопротивление преобразовалось в клуб любителей преферанса и других безобидных игр. Собрания происходили каждую субботу месяца. Пилигрим об этом совершенно забыл, поэтому, войдя в квартиру, как бы оказался в мышеловке.
– Дима, почему ты такой бледный? – немедля бросился на него бородатый чудак, лечивший детское малокровие. – Когда в последний раз анализы сдавал?
– А ко мне когда заглянешь? – тут же вылез второй мышелов, знаток новейшей боевой бормашины. – Второй глазной зуб, знаешь ли, сам не вырастет, если что!