— Это твой дом? — спросила я, проходя через небольшую квадратную прихожую и оказываясь в просторной светлой гостиной, которая была совмещена с кухонной зоной.
— Да, — подтвердил мою догадку Джерман, — располагайся, сейчас мы с тобой поужинаем и потом ты расскажешь мне о себе все, что произошло за эти десять лет.
Десять лет! Эхом откликнулись во мне его слова. Неужели прошло столько времени с нашей последней встречи?
Оказалось, что Джерман — отменный кулинар. За каких-то полчаса он приготовил потрясающую рыбу в сливочном соусе и нашинковал салат. Все мои попытки ему помочь с ужином были пресечены на корню, он лишь разрешил достать из буфета свечи и высокие подсвечники к ним. Все же остальное время я наблюдала за его умелыми действиями и перемещениями от плиты к столу и обратно.
Колдуя у плиты, он рассказывал о своих проектах, арт-выставках и проводимых на них аукционах. Помимо фотографии Джерман теперь еще занимался выпуском собственного журнала о современных тенденциях в искусстве. Журнал издавался ограниченным тиражом и распространялся в основном по салонам, предлагающим на продажу предметы декора.
Он открыл бутылку белого вина, подошел к дивану, на котором я сидела и протянул мне мой бокал.
— За встречу, конфетка, — улыбнулся он, салютуя мне.
— За удивительную встречу, — кивнула я, отпивая терпкое вино. — Ты постоянно живешь здесь? — задала я вопрос, сгорая от любопытства.
— У меня несколько домов в разных странах, — он посмотрел на меня поверх бокала, крутя его за ножку. — Я не люблю жить в гостиницах. Париж — мое основное место жительства и работы. У меня здесь собственная галерея, я и мой брат являемся меценатами многих мероприятий и вернисажей, посвященных фотографии, арту и искусству в целом. Этот город самое благодатное место для развития. Я обожаю Рим, часто летаю в Японию, домой в Америку, где у меня остались родные, Канаду. Но Париж покорил однажды мое сердце, и я принадлежу всецело этому городу. Это мое место. — он говорил о городе с большим теплом и любовью. — Через три дня, например, я лечу в Аргентину, там у меня новый интересный заказчик.
— Ты женат? — задала очередной вопрос я.
— Нет.
— И не был?
— Нет, — покачал головой Джерман.
— Почему? — спросила удивленно я.
— Не хотел, — пожал он плечами, и как-то грустно улыбнулся. — Искал, но так и не нашел ту, с кем бы хотелось разделить все это, — он обвел бокалом пространство вокруг себя. И я поняла, что он говорит не о доме как таковом, а о своей жизни в целом.
— У тебя больше нет животных. — скорее не спросила, а констатировала я.
— Не смог никого завести после Роки. — он отпил вино и поднялся, отходя вновь к плите. — Мне показалось, что я предам память о нем, если возьму другую собаку. Роки был очень верным псом, настоящим другом.
— Я помню, — вздохнула я. — Твоя картина, — я опустила взгляд в свой бокал, покачала его, смотря как вино облизало стенки, — я храню ее.
— Спасибо, — отозвался Джерман, доставая блюдо из духовки. — Садись за стол, все готово! Надеюсь, ты проголодалась. — он подмигнул мне.
— Безумно! — призналась я, поднимаясь с мягкого дивана и пересаживаясь на высокий деревянный барный стул. Джерман зажег свечи, приглушил верхний свет, создавая приятную атмосферу. Он нажал на пульт и из динамиков, что были вмонтированы по углам гостиной, зазвучала спокойная тихая музыка. — А ты романтик! — улыбнулась я.
— Мне нравится создавать вокруг себя уютную обстановку, в которой можно расслабиться, спокойно беседовать, отключаясь от внешних раздражителей. — Джерман наполнил мне повторно бокал. — Я хочу знать, как ты жила, Эмили. Можно опустить рассказ о твоей карьере, о ней я знаю все. Да, да, не удивляйся, — Джерман хмыкнул, — я следил за тем как ты росла. Первая публикация, первая выставка, проекты, в которых ты принимала участие — ничто не прошло мимо меня. Я узнаю твою руку из миллиона работ, у тебя есть свой стиль, свой характер.
— Спасибо, — я опустила глаза в смущении, мне было очень приятно слышать все то, что говорил Джерман. Это была высокая оценка от человека, который уже давно был профессионалом в своей области, авторитетом.
— Я жду, — тихо сказал он.
И я рассказала ему все, начиная с развития отношений с Джеймсом и заканчивая нашей развалившейся семейной жизнью. Не знаю, сколько времени занял этот разговор, даже скорее только мой монолог, больше похожий на исповедь. Но начав говорить, я не могла остановиться, слова лились из меня горьким потоком. Джерман слушал молча, не перебивая, не издавая не единого звука, лишь иногда я замечала, как он сжимал кулаки или прикрывал глаза, делая тяжелый вздох. А я говорила и говорила, и моя боль с каждым словом отступала, мое разочарование и горечь съеживались и таяли. Я ощутила в буквальном смысле слова, что мне стало легче дышать, что те тиски, что сжимали мое сердце, ослабли.
За окнами было совсем темно, когда выдохнувшись, я, наконец, замолчала. Внутри было такое опустошение, что мне вдруг стало страшно, что эта пустота поглотит меня снова, превращая опять в свою рабыню. Я прикрыла глаза и положила голову на валик дивана, губы подрагивали, а в горле опять поднимался ком.
— Ты устала, — Джерман погладил меня по плечу. — Оставайся, уже поздно ехать в отель. У меня есть отдельная гостевая комната. А завтра утром я тебя провожу.
Я хотела его поблагодарить за внимание и участие, за то, что выслушал. И не успела, потому что слезы неуправляемым горячим потоком хлынули из глаз. Джерман мгновенно окутал меня своими теплыми объятиями, прижал к своей груди, гладя по голове и шепча на ухо ласковые успокаивающие слова, а я вжималась в его тело, стискивала руками его рубашку, дрожа от той нервной лихорадки, что накрыла меня с головой.
Он легко подхватил меня на руки и куда-то понес. Я прикрыла глаза, продолжая всхлипывать. Джерман открыл дверь, не зажигая света, внес меня в комнату и осторожно положил на кровать. Он прижался губами к моему виску, провел пальцами по моим щекам, вытирая мокрые дорожки от слез.
— Отдыхай, — проговорил он, поднимаясь, но я ухватила его за руку.
— Останься, — отрывисто прошептала я. Мне почему-то стало очень страшно от того, что мне придется остаться один на один со своими эмоциями.
Джерман замер на месте, я чувствовала его колебания, но в моем голосе и жесте было столько отчаяния, что он сдался. Джерман опустился на кровать рядом со мной, заключая меня в кольцо своих рук. Я положила свою голову ему на грудь, слушая как гулко бьется его сердце под моей щекой, закрыла глаза и практически мгновенно провалилась в сон.
Я проснулась от того, что мне было тяжело, душно и жарко. Что-то крепкое, тяжелое и большое прижало меня к кровати, не давая пошевелиться и нормально вздохнуть. Я приоткрыла глаза и уткнулась взглядом во взлохмаченную макушку, которая покоилась у меня на груди. Джерман спал, крепко обнимая меня за талию и закинув на меня ногу, создавая из своего тела жаркий кокон, в который он неосознанно заключил меня.
Я осторожно повернула голову к окну, где из-под приоткрывшейся шторы, пробивались солнечные лучи. Джерман уловил мое движение и еще крепче сжал меня.
— Останься, — прошептал он, проведя носом по моей шее и открывая глаза. — Тебе же не обязательно уезжать сегодня, правда? Побудь эти три дня со мной, — он приподнялся на локте и взглянул с нежностью на меня, отчего у меня побежали мурашки по телу. — Пожалуйста. — он медленно перевел взгляд с моих глаз на губы, задержался на них. Сердце дернулось от неожиданного горячего импульса, который пронзил меня насквозь. Я коснулась его щеки, провела по ней подушечками пальцев, скользнула по шее, обнимая и осторожно потянув его к себе. Мне казалось, что любое резкое движение может нарушить то трепетное чувство, что окутывало нас с каждой секундой. Джерман мягко коснулся своими губами моих, как будто спрашивая разрешения, а я распахнула свои губы ему навстречу, со стоном отвечая на его такой осторожный и бережный поцелуй. Он прошелся языком по губам, очерчивая их, потом скользнул им внутрь, исследуя, играя, лаская. Ощущения захватили меня, не давая дышать, отключая полностью разум. Эмоции обрушились неконтролируемой лавиной, выпуская наружу мой голод по мужским рукам, по мужским ласкам. Тело среагировало мгновенно, выгибаясь, бросаясь навстречу Джерману, жадно ловя его прикосновения, такие головокружительные и трепетные, сводящие с ума своей безграничной нежностью. Джерман не спешил брать, он отдавал всего себя мне, чувствуя каждую мою реакцию, впитывая каждую мою эмоцию, каждый вздох, каждый стон. Он смотрел на меня, и я читала в его глазах бесконечное обожание и желание дарить наслаждение каждым прикосновением. И мое тело отвечало ему сладкой дрожью, оно тянулось за его руками и губами, ловя его ласки, так остро и жадно как никогда. Джерман любил меня так отчаянно и упоенно, словно утолял жажду, которая его мучила, и никак не мог напиться.