— Алеша, я ничего не буду смотреть в комнате мамы, — твердо сказала я. — А ты дашь мне слово, что забудешь обо всем, что видел в мамином комоде. Пошли отсюда. Кстати, я воспользуюсь предложением опустошить ваши копилки.
Когда я вернулась в гостиную, Анжела уже все подмела и застелила стол другой, чистой скатертью.
— Милка, отдай мне мой ключ от маминой комнаты, — сказала она.
— Он не твой, — ответила я. — И ты его больше не получишь.
Анжела обиженно надулась. Но пожаловаться маме, что я забрала у нее ключ от маминой же комнаты, она не сможет. Ключ я положила под бумаги в ящике комода тети Светы, а дверь комнаты захлопнула. Потому что не собиралась копаться в ее документах.
Но то, что сказал мне младший брат, запало в душу, и я не могла об этом не думать. У меня две квартиры и куча денег? Откуда? Но не придумал же Алешка все это. Когда умер дядя Андрей, тетя Света как-то обмолвилась, что мои родители были нищими, и Орловы меня на самом деле взяли к себе из милости.
Я поняла, что не найду покоя, если не узнаю, что он высмотрел там, в этом ящике с бумагами. Но я закрыла дверь комнаты тети Светы, и запасной ключ оставила в ее комнате, так что сама уже не могла в нее попасть.
Хотя почему нет? Форточка открыта. Мое окно находилось как раз над окном комнаты тети Светы. Оно маленькое, но я не толстая, пролезу. Спущусь по веревке до окна второго этажа, просуну руку в форточку, открою окно и залезу внутрь. А потом вернусь тем же путем. Но прежде запру дверь на два оборота. Потому что тетя Света, уезжая, всегда закрывала свою комнату именно так. Если, вернувшись, она заметит, что дверь заперта всего лишь на защелку, она поймет, что туда кто-то заходил. Анжелка никогда не признается, что у нее был ключ, и виноватой снова окажусь я. Мстительная сестра, наверное, уже предвкушает, как тетя Света будет ругать меня и лишит компьютера на целый месяц. Но теперь, когда я решилась проникнуть в комнату тети Светы через окно, пусть сестренка обломится.
Через пару дней я сделала это. Напоила вечером сестру и брата чаем с ромашкой, чтобы спали покрепче, пробралась в комнату тети Светы и открыла ящик с бумагами. Не знаю, что интересного девятилетний мальчик нашел в этих бумагах, а я бы точно заскучала после первых пяти листков. Тут были пачки квитанций за электричество, квитанции об оплате налога на дом и земельный участок, и… а вот это уже интересно — квитанции об оплате налога за две квартиры, которые принадлежат… мне. Мне. А я об этом даже не знала. Тетя Света как-то сказала мне, что у моих родителей ничего не было, и что мы жили на съемной квартире. А тут… целых две квартиры, одна однокомнатная, вторая двухкомнатная. Одна была мамина, другая папина.
И были документы еще на одну однокомнатную квартиру, на имя тети Светы. Куплена она была недавно, как раз примерно в то время, когда была продана лесопилка. Ключи от всех квартир с адресами на брелоках я обнаружила тут же.
В ящике еще лежали расписки об оплате сдачи этих квартир, как на длительный срок, так и посуточно. За каждые сутки — не маленькая сумма. А еще лежали извещения на получение ежемесячного пособия на мое содержание тетей Светой, как моим опекуном. Бумаги на получение бесплатных путевок в лагеря отдыха для меня от отдела опеки и попечительства. И сберкнижка на мое имя, с суммой на счете, которой я сначала даже не поверила, пока цифры три раза не пересчитала. Мама дорогая, да на эти деньги можно еще одну квартиру купить.
Да я не Золушка, я, оказывается, принцесса.
И дядя Андрей, и тетя Света всегда обманывали меня. Они не удочеряли меня, а просто оформили опекунство. А когда дяди Андрея не стало, тетя Света все время напоминала мне, что я живу в ее доме из милости. Теперь я узнала, что благополучие нашей так называемой семьи держится не только на продаже лесопилки… документы на ее продажу лежали тут же, и стоила она не так чтобы дорого. По крайней мере, две трети средств, чтобы шикарно жить, тетя Света получала от сдачи моих квартир. И еще смела попрекать меня, что я живу на ее деньги…
Мне было очень больно и обидно так, что я заплакала. Сначала я решила, что выскажу тете Свете все, что о ней думаю, как только она вернется. Но, немного успокоившись, подумала, и поняла, что ничего не скажу ей. Тогда она поймет, что я рылась в ее бумагах, а мне это надо? Мне было только пятнадцать лет, и, если я пожаловалась бы в опеку, меня отправили бы в детдом или передали другому опекуну. Вдруг это будет еще хуже? А здесь мне привычно… Вот когда мне исполнится восемнадцать, тогда и начну качать свои права.