Альма. Вот, значит, каковы ваши возвышенные идеи о том, что нужно людям. Но у вас здесь показано строение не зверя, а человека. И я… я не приемлю ни вашего понятия о любви, ни той истины, которой, как вы считаете, кормится мозг! На вашей схеме показано не все.
Джон. Вы имеете в виду тот орган, который по-испански зовется «альма»?
Альма. Вот именно — душа: как раз ее и недостает на вашей схеме. Но все равно она в нас! Пусть ее не видно, пусть, — она все-таки есть. И вот ею-то… ею-то я вас и любила!.. Ею, а не так, как вы тут объясняли!.. Да-да, любила, Джон, и чуть не умерла, когда вы меня оскорбили!
Джон (медленно повернувшись к ней, мягко). Я не тронул бы вас тогда.
Альма (не понимая). Что?
Джон. В тот вечер, в казино, я бы не тронул вас, даже если 6 вы согласились пойти наверх. Не смог бы.
Альма не отрывает от него глаз, словно предчувствуя новый жестокий удар.
Да-да, не смог бы! Правда смешно? Страшусь души вашей больше, чем вы моего тела. Были б там в не меньшей безопасности, чем каменный ангел в парке, — мне недостало бы… порядочности прикоснуться к вам…
Мистер Уайнмиллер (из-за двери). Альма! (Входит.) Ему легче немного.
Альма. Да?..
Джон берет с подноса чашку кофе.
Остыл, я подогрею.
Джон. Ничего.
Мистер Уайнмиллер. Альма, доктор Бьюкенен просит тебя.
Альма. Я…
Мистер Уайнмиллер. Он хотел бы, чтобы ты спела.
Альма. Я… я не могу… Не могу сейчас, Джон. Спойте ему, мисс Альма.
Мистер Уайнмиллер выходит в наружную дверь. Альма, обернувшись, смотрит на Джона, склонившегося над чашкой кофе, но он не поднимает глаз. Оставив приоткрытой дверь, Альма проходит в оранжевый полумрак соседней комнаты, и спустя несколько секунд оттуда доносится ее тихое пение. Внезапно поднявшись, Джон идет к двери и, медленно растворив ее настежь, проходит к отцу.
Джон (негромко, с глубокой нежностью.) Папа?..
Свет меркнет, освещен лишь каменный ангел.
Картина девятая
На заднике — осенне-блеклая предвечерняя голубизна. Оркестр вдалеке играет марш Сузы[11]; когда музыка, приблизившись, становится чуть громче, в гостиную Уайнмиллеров входит Альма. Она в халате, непричесана, выглядит так, словно перенесла затяжную болезнь; все в ней потухло, увяло, на бледном лице застыла апатия. Подходит к оконному проему, но шествия отсюда не видно, и она бессильно бредет к кушетке. Опустившись на нее, закрывает в изнеможении глаза.
С улицы входит чета Уайнмиллеров; зрелище они собой представляют забавное и нелепое. На ней лихо заломленная шляпка с перьями и ярчайшего j цвета кашне. На лице плутовская улыбка — ни дать ни взять опереточный пират. Одной рукой уцепилась за мужа, в другой — стаканчик мороженого.
Мистер Уайнмиллер. Может, ты хоть теперь отпустишь мою руку? Если б ты знала, Альма, как ужасно она себя вела! Стала посреди улицы, у аптеки «Под белой звездой», и ни шагу дальше — уперлась, как мул. С места не сдвинулась, пока не купил ей мороженого. Мне обернули стаканчик в бумагу — она обещала, что не станет есть до дому, но только лишь взяла в руки — сорвала обертку и тут же, на улице, принялась лизать!.. Всю дорогу лизала нарочно!.. Я чуть со стыда не сгорел!
11