Альма. Где он?
Джон. Удрал поскорее, когда я крикнул.
Альма; Следовало бы издать постановление, запрещающее пускать шутихи в нашем городе.
Джон. За последние два дня к нам с отцом обратились пятнадцать ребятишек с ожогами. Что, если вам принять немного укрепляющего, а? (Достает фляжку.) Вот.
Альма. Что это?
Джон. Коньячок с яблочной водкой.
Альма. Нет-нет, благодарю вас.
Джон. Адская смесь — динамит!
Альма. Не сомневаюсь в этом.
Джон смеется и опускает фляжку в карман. Поставив ногу на край скамьи, смотрит ей прямо в лицо. Его упорный смеющийся взгляд приводит ее в замешательство. В голосе Альмы и во всей ее повадке есть нечто изящное и утонченное, ей присуща своеобразная грация, которой и вообще отличаются девушки американского Юга. Даже в легкой напыщенности ее манер есть некое обаяние, хоть и вполне очевидно, что городская молодежь может третировать ее, считая «гордячкой» и «ломакой». Ей, видимо, пристало бы жить во времена большей утонченности, скажем, во Франции восемнадцатого века. В начале и конце фраз у нее словно перехватывает дыхание, и она издает короткий беззвучный смешок. Эта ее привычка — следствие нервности и болезненной застенчивости — будет особо оговорена в соответствующих ремарках, хотя, разумеется, исполнительницы вольны обыгрывать ее по своему усмотрению. При всем том следует избегать нажима, чтобы не лишить ее обаяния и не превратить в несуразную фигуру.
Альма. Вы… приехали домой на лето?
Джон утвердительно мычит.
Лето не самое удачное время для возобновления знакомства с Глориоз-Хиллом, не правда ли?
Джон мычит что-то неопределенное.
(С беспечным. смешком.) Обычно нас выручают ветры с Мексиканского залива: ночью от них прохлада. Но нынешнее лето какое-то особенное — ветры с залива нас ужасно подвели.
Джон смотрит на нее сверху вниз все с той же нагловатой ухмылкой. Судорожные жесты Альмы обличают ее замешательство и волнение.
Джон (неторопливо). Вы что — встревожены чем-то?
Альма. Шутиха меня напугала… вывела из равновесия.
Джон. Пора бы уж прийти… в равновесие.
Альма. Мне обычно долго не удается.
Джон. Оно и видно.
Альма. Вы рассчитываете остаться у нас и заняться врачебной деятельностью вместе с отцом?
Джон. Еще не решил.
Альма. Я надеюсь на это. Мы все надеемся. Ваш папа рассказывал мне, что вам удалось определить микроб, бывший возбудителем той страшной эпидемии, которая вспыхнула в Лайоне.
Джон. Определить — полдела, надо еще найти средство покончить с ним, с этим микробом.
Альма. Найдете! Ваш папа абсолютно убежден, что найдете! Он говорит, что вы самым доскональным образом изучали бактер… бактер…
Джон. Бактериологию!
Альма. Вот Именно! В университете Джона Хопкинса. Это в Бостоне, да?
Джон. Нет. В Балтиморе.
Альма. Ах, Балтимор! Балтимор в штате Мэриленд. Как красиво сочетаются эти названия. А бактериология… это ведь связано с микроскопами, да?
Джон. Да… частично…
Альма. В телескоп я смотрела, а в микроскоп — ни разу. И что же… что же в него видно?
Джон. Что видно?.. Вселенную, мисс Альма.
Альма. Какую именно вселенную?
Джон. В принципе ту же, что и в телескоп, — загадочную…
Альма. О да…
Джон. В чем-то хаотичную, в чем-то — упорядоченную!
Альма. По промыслу Божию…
Джон. Какому уж там Божию!
Альма (восторженно). Быть — врачом! Разгадывать тайны, скрытые под Линзами микроскопа!.. В этом, наверно, еще больше святости, чем в церковнослужении. Страшно даже подумать, сколько в мире страданий, и почти никому из нас не дано утолять их… Только врачам! Ах, боже мой! Какая это, должно быть, радость сознавать, что твой изумительный дар, твое умение дают тебе и власть и право утолять людские муки!.. Людские страхи!.. И нет пределов для вашей профессии; горизонты ее все ширятся и ширятся. Уже и сейчас не счесть покоренных медициной болезней, а ведь ее развитие еще только.:. еще только сделало первые шаги! То есть я хочу сказать, еще большее предстоит сделать: покорить и другие болезни — душевные расстройства, скажем… А ваш отец — какой вдохновляющий пример для вас! О, боже мой!