— А ты думала, что при мне не будет противоядия? Каждый маг, который не хочешь столь бесславно и глупо умереть, всегда носит при себе такое зелье, ты глупая девчонка!
Он зашагал в ее сторону, в то время как девочка попятилась назад, но вскоре стена остановила ее и руки главы общины сжались на ее белой тонкой шее. Джордж надавил на ее сонную артерию и тут же новая волна боли и слабости накатила на него. Он рухнул на пол как подкошенный.
— Что… что со мной происходит? — Либрук попытался вновь встать, но его руки и ноги охватила крупная дрожь, которая не позволила ему даже немного приподняться с пола.
— «Глупая девчонка» предусмотрела все варианты и подсунула в простейший яд некий новый ингредиент, — произнесла Рэйчел, все еще прижимаясь к стенке.
— Ка… какой?
— Это, учитель, вам самому придется понять до того, как бездна Пустоши распахнет свою пасть перед вами.
— АААААА!!!! — закричал Либрук, вытянув вперед руку, желая схватить девчонку за ноги, но та с легкостью ушла от его хватки в сторону. Бросив эти попытки, Либрук потянулся вновь к своему потайному карману и принялся доставать из него все свои пузырьки с противоядиями и проглатывать их содержимое, но все они не приносили ему улучшения.
— Я ведь давал… давал тебе… зелье заб…вения, воспоминания об отце дол…жны были угас…нуть…
— Да, я предвидела этот ход с вашей стороны и приняла меры. Я помню своего отца, и никто не сможет его заменить. Тем более ты, мерзкий червь!
Тело Либрука начали скручивать судороги, искривляя его конечности в разные стороны. На лице застыла гримаса боли и обиды, после чего он замер навсегда, исчезнув окончательно и бесповоротно из всех существующих Миров, оставив после себя лишь пустую оболочку.
Рэйчел продолжала стоять над его телом, глядя на него свысока с призрением. Да, именно призрение она к нему испытывала. Отличное имя для перерождения.
«Рэйчел Коннорс» умерла вместе со своим отцом, теперь она больше не нуждалась в этом имени. Теперь для всех она будет Диздейн.
2
То, что происходило в общине, на момент их возвращения стало неожиданностью для всей троицы. Люди кричали и суетились, дети и женщины плакали, и откуда-то со стороны заднего двора доносились крики, в которых Джек с трудом узнал голос своей жены. Пришельцу из других Миров не было до этого никакого дела, потому как на момент их возвращения в общину он был без сознания. Большая потеря крови дала о себе знать.
Джек и Баррет спешились первыми и поспешили к дверям главного здания. Алексу пришлось задержаться, по той причине, что Пришелец сидел именно на его коне. Войдя в зал, они столкнулись с многочисленными жителями общины, которые в большинстве своем стояли на коленях и пытались докричаться до Океана Надежд. Ближе всего к двери стоял Аароном Стейтем, обхватив голову руками, и выл как обезумевший койот.
— Что произошло?! — подскочил к нему Гибсон и схватил его за ворот рубахи.
— Сир Либрук. Он… он…
— Что с ним?! — встряхнул его Гибсон, стараясь докричаться до его самообладания.
— Он умер!
Баррет Гибсон отпустил Стейтема и сделал пару шагов назад. От удивления его брови поползли вверх, готовые скрыться под его густо заросшей челкой.
— Как умер? — переспросил он, да с таким тоном, словно более большой глупости в жизни не слышал.
— Его отравили!
Джек Беллами стоял пока в стороне и просто слушал. Смерть главы общины было для него неожиданностью, но трагедией — точно нет. А вот Эйрин наверняка нуждалась в его поддержке. При большой нелюбви Джека к Джорджу Либруку, он все же был отцом его жены.
— Кто?! — взревел Гибсон.
— Я не знаю, но Эйрин считает, что здесь не обошлось без вмешательства дочери Гилберта Коннорса.
— Ах, эта маленькая ведьма! Надо было ее сжечь на погребальном костре ее отца!
Джек не стал дослушивать угроз и проклятии Гибсона, а поспешил на задний двор, откуда раздавались истошные крики его жены.
Эйрин, окруженная многочисленными стеклянными сосудами из лаборатории своего отца, разбивала их поочередно о стену главного здания общины, при этом в каждый раз громко крича. Куда попадали осколки и жидкость из пузырьков, оставались разноцветные пятна, которые постепенно чернели и разъедали твердую кладку стены.
— Эйрин? — позвал он ее.
Столько гнева и ненависти в хорошо знакомом и горячо любимом лице ему не доводилось видеть ранее, а ярко-рыжие волосы теперь походили на огненное пламя. Легкая россыпь веснушек, которые всегда привлекали Джека, теперь были совершенно незаметны из-за хлынувшего потока крови к ее лицу. Зеленые глаза Эйрин сверкали ярче любого изумруда. От усталости ее грудь часто поднималась и опускалась.