— Тебе не все ли равно? — сказала Тина.
— Интересно же. У этого свойства специальное название есть. Ре… регни…
— Регенерация, — сказал Шурка, радуясь, что может поддержать разговор. — Способность к восстановлению живых тканей. У людей она тоже есть.
— Не выдумывай! — опять возмутилась Тина.
— Но ведь волосы-то у нас растут! И ногти!.. А у некоторых такая склонность — повышенная. Вот у меня волосы, например, то и дело обрезать приходится. И царапины заживают почти сразу. Там, на горке, я ногу колючками до крови ободрал, а сейчас уже — ничего. Вот… — Он дрыгнул ногой. На щиколотке был еле заметный след — словно неделю назад кошка царапнула.
— А разве была кровь? — обеспокоилась Тина.
— Была, я помню, — сказал Ник.
— Это у тебя от природы такое свойство? — спросил Платон. — Или его можно в себе выработать?
— Не знаю… Это после операции.
— После какой? — тихо спросила Женька.
Шурка вздохнул:
— На сердце…
— Ух ты, — уважительным шепотом произнес Кустик. — Слушай… А если палец оторвать, он у тебя тоже вырастет?
— Не знаю, я не пробовал, — серьезно сказал Шурка.
— «И все засмеялись», — подвел итог Платон. И все правда засмеялись. А Женька объяснила:
— Это у нас поговорка такая. В журнале «Костер» есть раздел со всякими анекдотами, которые обязательно кончаются этими словами. Иногда совсем не смешно. Ну и вот, если кто-нибудь ляпнет глупость…
— Разве я ляпнул глупость? — обиделся Кустик.
— Я не про тебя… Кустик у нас умный, только в нем фантазии через край. Иногда бывает, что такую историю сочинит, что… фантастичнее всякой фантастики.
— А бывает, что и на краешке правды, — вставил Платон.
— Хватит вам. Пошли лучше по птичьему ряду, — насупленно сказал Кустик.
И они пошли.
Здесь стоял свист и щебет. В клетках прыгали и шуршали крыльями щеглы, канарейки и волнистые попугайчики. В громадном количестве. Кучка людей слушала, как большущий белый какаду на плече у хозяина разговаривает по-испански. Другой крупный попугай — зеленый и хохлатый — в широкой клетке кувыркался на жердочке. А в клетке по соседству — высокой и узкой — сидел, прикрыв глаза, серый орел. Облезлый, неподвижный и гордый…
— Мне птиц в клетках всегда жалко, — сказала Женька. Вроде бы всем, но Шурка понял: прежде всего ему. — Взяла бы да всех повыпускала…
— Попугаи на воле не выживут, — резонно заметил Платон.
Птичий ряд кончился. Ребята опять вышли за изгородь. Вдоль нее стояли киоски: с кормом для птиц и рыб, а заодно и для людей — с бананами, шоколадными батончиками, пивом и карамелью.
Тина сморщила нос.
— Куда смотрит санитарная инспекция! Разве можно торговать едой в таком месте!
И в самом деле, даже здесь, за границей рынка, пахло птичьим пометом, прелым сеном и всем, чем пахнет в тесном зверинце.
— Подумаешь! Сейчас экология такая, что заразы во всех местах полным-полно, — отозвался Ник. И всех, начиная с себя, пересчитал пальцем. — Шестеро. Каждому по половинке…
Он отбежал и скоро вернулся с тремя желтыми, в коричневых веснушках, бананами. Ловко разломал их пополам.
— Спасибо… — бормотнул Шурка. Неужели его считают уже своим? Или это просто так, из вежливости? Ну да, не будут же пятеро жевать, а один смотреть. Но все равно он был рад. Тем более что его половинка оказалась от того же банана, что и Женькина. Случайно, конечно…
Неподалеку врос в землю красный облезлый фургон. В тени его была самодельная скамья — доска на кирпичных столбиках. Приют для любителей пива. Сейчас тут никого не оказалось, и все шестеро устроились на пружинистой доске. Шурка не посмел сесть с Женькой и очутился между Кустиком и Тиной (с ее жарким свитером).
Покачались на доске, сжевали спелую вязкую мякоть.
— Бананы — лучший российский овощ, — назидательно сказал Ник.
— Помидоры вкуснее, — отозвался Кустик. Он отдувал от лица налетевший тополиный пух.
— Но дороже, — возразил Ник.
— Лучше бы мороженое купил, — упрекнула его Тина. — А то с бананов только пить хочется.
— Ты же простуженная! — Ник даже подскочил от возмущения.
— Ты же «кха-кха» и «кхе-кхе», — напомнил со своего края Платон.
— У меня же не ангина, а хрипы в бронхах. Мороженое на это не влияет.
Шурка прыгнул со скамьи:
— Подождите! — И помчался туда, где продавали эскимо.
На шесть порций ушли все деньги, что дала баба Дуся. «Вот тебе и картошка!» — с бесшабашностью подумал Шурка. И еще мелькнула мысль, что баба Дуся будет права, если свое обещание насчет полотенца претворит в жизнь. Ну и пусть!