Мальчик с минуту смотрел на сказочную столицу восторженно и бессловесно.
Потом спросил шепотом:
– Неужели вы все это… вдвоем?
– Ага, – сказал Кудлатый.
Белобрысый наклонился к мальчишкиному плечу:
– Хочешь с нами? Здесь еще полным-полно всякой работы.
– Чего же спрашивать. Я конечно… Только я, наверно, не умею…
– Сумеешь. Змея-то сумел сделать. Вон какой хороший…
Все трое оглянулись. Солнечный прямоугольник виден был над высокими цветами иван-чая. Он чуть подрагивал.
– Может, его опустить? – робко предложил мальчик. – Не стоит оставлять без присмотра.
Кудлатый махнул рукой:
– Давайте перенесем палку вон туда, вперед! Чтобы змей оказался над нами. Тогда если и приземлится, то прямо сюда.
– Давайте! – возликовал мальчик. И вдруг испугался: – Ой… а если…
– Что? – разом спросили два друга.
– А если его увидит кто-то… посторонний. И захочет посмотреть ближе. Он ведь придет прямо сюда! Я сперва не подумал…
– Не увидит, – снисходительно сказал Кудлатый. – Со стороны, с улиц, не видать, что летает над Буграми. Разве ты не знал?
– Я… нет… А почему не видать?
– Такое здесь место, – со строгой ноткой сказал Белобрысый.
– Да? Тогда хорошо… Ой! А если увидят те, кто бродит здесь, по Буграм?
– Здесь не бродит никто, кроме нас… и тебя, – усмехнулся Кудлатый.
– Разве?
– Да, – сказал Белобрысый. – Никто… по крайней мере, из тех, кто может навредить нашему городу… Слушай! А ты сам-то как тут оказался? Где нашел проход?
– Я… под насыпью. Там такая железная труба. Наверно, для весенних ручьев. Почти вся заросла. Я раздвинул бурьян и нашел. Пролез…
Кудлатый присвистнул:
– Вот, значит, где!
– Никому не говори про трубу, – не строго уже, а по-приятельски попросил Белобрысый.
– Никому на свете!.. Я знаете почему наткнулся на трубу? Я искал щенка… Скажите, пожалуйста, вам не встречался рыжий щенок с черным пятном на ухе? Уши лопухастые, а шерсть мохнатая…
Белобрысый и Кудлатый переглянулись. Кудлатый мигнул и приоткрыл рот. Белобрысый быстро сказал:
– Нет. Рыжий с пятном не встречался ни разу.
– Теперь уж, наверно, не найти, – вздохнул мальчик. – Пол-лета прошло… Он подрос и меня, конечно, не узнает. Я думаю: хоть бы его добрые люди подобрали. Чтобы жилось хорошо…
– Наверно, так и есть, – глядя в сторону, сказал Кудлатый.
– А город ваш… никто-никто не видел, кроме вас и меня?
Белобрысый отозвался чуть виновато:
– Нам не жалко, если бы приходили и смотрели. Но ведь разорят в момент.
– Я понимаю…
Они перенесли палку на сотню метров против ветра. И змей остановился в зените, прямо над площадью Часов. Двое друзей и мальчик в «мультяшной» одежонке сели на корточки у красной крепостной стены.
– Я знаете что могу? Я могу делать вот такие крошечные вертушки! Из бумаги и пленки. Их можно поставить на крышах… Можно?
– Давай, – сказал Кудлатый.
– Неплохо бы и мельницу ветряную сделать, – заметил Белобрысый.
– Это я тоже могу!
…Скоро в городе с площадью Часов шла дружная работа. Сквозь бурьян и татарник слышны были голоса. Изредка перебивал их смех. Чаще всех смеялся хозяин змея – безбоязненно и доверчиво.
Если бы он знал, как далеко по Вселенной разносится его смех! И какие космические устои он рушит…
Глава II. В зарослях иван-чая
1. Голубая гроза
Баба Дуся не боялась почти ничего на свете. Лишь два страха временами портили ей жизнь.
Во-первых, всю весну ее грызло опасение, что могут отобрать Шурку. Как привезли однажды, так и увезут – в далекий интернат, в город с длинным нездешним названием. Скажут: старая ты, чтобы растить и воспитывать мальчишку…
Но люди, что в марте одарили бабу Дусю внуком, к июню привезли и документы.
В первой справке говорилось, что Александр Полушкин есть ее, Евдокии Леонтьевны, вполне законный несовершеннолетний родственник. И что она, гражданка Е.Л. Смирина, полноправная Шуркина опекунша.
Другая бумага давала гражданке Смириной право получать на Шурку денежное пособие.
А третий документ предписывал директорше ближней школы принять первого сентября Александра Полушкина в седьмой класс в связи с переездом на данное место жительства.
И примет, никуда не денется. Тем более, что город с бывшим Шуркиным интернатом после недавних политических трясок оказался на территории другого суверенного государства. Там, разумеется, хватает беспризорников и без Полушкина…
Причина для беспокойства исчезла. И Шурка несколько раз подъезжал к бабе Дусе:
– Ну, теперь-то уж скажи, что за город. Чего ты боишься?
– Придет время, сам вспомнишь. А пока, чем меньше знаешь, меньше рассказывать будешь. Оно и спокойнее…
– Да кому мне рассказывать-то!
Шурку брала досада. Он морщился, напрягал память, но почти сразу начинался в ушах беспорядочный звон. Будто кто-то спускал с высоты до земли сотни металлических нитей с бубенчиками. За этой звенящей завесой пряталось многое из того, что случилось раньше. А если Шурка не отступал, начинало болеть в левой стороне груди. Словно там было, чему болеть…
Шурка встряхивал головой. Звон затихал. И Шурка возвращался к нынешней нехитрой жизни…
Короче говоря, страх бабы Дуси насчет Шурки оказался не очень длинным.
Однако на смену ему подоспел, ожил другой – стародавний и неистребимый.
Июнь пришел жаркий и влажный. Чуть не каждый день накатывали грозы. А молниями и громом баба Дуся была напугана с детских лет на всю жизнь.
Едва начинало погромыхивать, она закрывала форточки, проверяла в дымоходе вьюшку и запирала на все крючки и задвижки наружную дверь (что, сами понимаете, было уже сплошной бредятиной).
Потом баба Дуся укрывалась в кухоньке с наглухо зашторенным окном и звала Шурку к себе – бояться вдвоем было легче.
Но Шурка не боялся.
Когда за окном грохало, а баба Дуся крестилась и шептала: «Ох ты, Господи, грехи наши», Шурка пытался воззвать к ее рассудку:
– Ну при чем тут твои грехи! Это же природа! Летом всегда бывают грозы, пускай хоть все на свете сделаются безгрешные…
– Ох, да помолчи ты, окаянная сила…
А за окном опять: бух! трах!
– Господи-светы…
– И ни при чем тут Господи, это атмосферное электричество.
– Да без тебя знаю, что атмосферное! Оно и страшно. Господь-то, он милостив, а электричество это лупит куда ни попадя. На той неделе у рынка киоск молнией спалило…
– Подумаешь, киоск! Всего один. А рэкетиры этих киосков семь штук подряд сожгли на улице Красина. Да еще склад подорвали с парфюмерными товарами. На два квартала вокруг тройным одеколоном пахло. Пьяницы сбегались, неразбитые флаконы искали…
– Ох, Шурка, это ты меня заговариваешь, чтобы о страхе забыла.
– Ну да!.. Но о пьяницах – правда. Спроси дядю Степана, он тоже туда ходил… Баб-Дусь, да не бойся уже, пронесло. Слышишь, теперь совсем в отдалении гремит.
– Пронесло… Кабы последний раз это! К ночи небось опять нагонит.
Ночью было ей еще страшнее. Шурку ведь не станешь будить и к себе звать…
А он не спал. И слышал, как баба Дуся в своей комнатушке скрипит кроватью и шепчет молитву. Потом шепот стихал: баба Дуся накрывала голову подушкой.