Чемоданчики мои
Летел я первый раз в Колумбию в девяносто третьем году. В кармане были 105 долларов на непонятные дорожные и первого времени расходы, а рублями сумма была более чем скромная, минимальная. Тащил я с собой два малопрезентабельных матерчатых чемодана, в одном из которых находились килограмм двадцать книг. По Москве я перемещался общественным транспортом. Залез я на не слишком набитый эскалатор в метро, держу чемоданы на весу, норовлю их как-либо упереть об эскалатор. И тут получаю толчок в спину, так что, не будь этих чемоданов в руках, полетел бы. Мимо шествует мент-сержант и, не глядя и не поворачивая головы, куда-то вперед проговаривает: "Никакой культуры. Сколько раз говорить, чтобы проход не занимать."
И полетел
я первый раз в Колумбию. И вообще первый раз полетел за границу.
Подавали в самолете поесть – я бы не сказал, чтобы что-то шикарное. Однако ехал я из Ростова, из университета, где доцентская зарплата была меньше 20 долларов в месяц. Поэтому все, что раздавали в самолете, я старательно уплетал. Засомневался только с вином: не надо ли платить за него? Взял кока-колу. Но остались там какие-то пакетики. Чтобы добро не пропадало, сунул я их в карман. Потом сую туда руку, а там… Соус там какой-то был в пакетике. И в кармане тоже. Учила же меня мама: "Не суй всякую дрянь в карманы – плохо кончится". Дети – они все дурные.
Аэропортовские истории
1993 год. Спустившись по трапу самолета компании Air France в Боготе, я тут же встал в очередь. Все прилетевшие вздымали руки вверх по команде охранника, после чего их прощупывали с боков. Наткнувшись на футляр моих очков, охранник попросил продемонстрировать его содержимое. Очки его не заинтересовали. После чего я перешел к стойке, где протребушили всю мою ручную кладь. До того я был твердо уверен, что подобный личный обыск это унижение. Не успел я пройти метра три от той стойки, как оказалось, что там стоит второй эшелон охраны, который "унизил" меня и всех остальных еще раз.
Потом это все повторилось на выходе. Как только я прошел пограничный контроль, где мне без лишних слов шлепнули печать в паспорте, я начал размышлять, куда же идти дальше, поскольку знал, что мне надо перебраться из международного аэропорта в местный. И тут я заметил молодого человека, держащего плакатик с моей фамилией. "Вот здорово!" – подумал я и направился к дорогому товарищу. Вместе мы прошли в багажное отделение, где обнаружилось, что одна из моих сумок-чемоданов, типичных полиэтиленовых продуктов начального периода Перестройки, развалилась, а вещи, собранные в кучку, лежат рядом. Нужно было починить сумку, что мой сопровождающий проделал очень лихо. Он полюбезничал с аэропортовской девицей, та принесла скрепкосшиватель и всадила по месту разрыва с полсотни скрепок. После чего он быстро подхватил мои две сумки-чемодана и буквально побежал куда-то. Мы выскочили на улицу, сели на маленький автобус, который и довез до местного аэропорта.
Во время перерегистрации билета оказалось, что нужно заплатить аэродромный сбор. "Три тысячи," – сказал провожатый, и я остолбенел, потому что в кармане у меня было всего 100 долларов. Чтобы продемонстрировать, что у меня таких денег нет, я вытащил все свои деньги. Провожатый заметил еще и пятидолларовую бумажку и сказал, что этого более чем достаточно. Сбегав к обменнику, он притащил шесть тысяч колумбийских песо, так что после расплаты у меня еще осталась пара бумажек. Дальше он сопроводил меня в зал ожидания и поручил заботам контролерше, которой, по всей видимости, сказал что-то о совершенно не приспособленном ни к чему русском, которого везде надо водить за руку, потому что именно так эта женщина и поступила, когда объявили посадку. Я думал, что все так и будет продолжаться идиллически.
И, как догадывается читатель, должно последовать "но", которое действительно возникло, как только в Кали я подобрал свои оклунки и пошел по направлению к выходу. Это "но" состояло в том, что я нигде не видел фигуры с плакатиком с моей фамилией, нанесенной любым способом.
Я вышел в большой зал и стал озираться. Однако и это ничего не дало. Тогда я достал бумаги, которые у меня были, и обнаружил, что все, что у меня есть, это адрес университета, номера телефонов на университетском бланке, контракт, а также пара писем от директора отделения математики, куда я направлялся. Я постоял минут десять, ожидая, что вот-вот распахнутся двери и, сияя, влетит деловая фея-директор отделения математики, которая меня тут же отвезет в университет, а потом пристроит куда-либо жить. Однако и двадцать минут спустя никто, напоминающий фею, в зал не впорхнул. Я подошел к бюро объявлений. По моей просьбе по аэропорту было дано объявление о находке завалявшегося профессора из России, но никто не спешил его подобрать. Девушка, сидящая в бюро, завела меня внутрь. Состоялся консилиум нескольких девочек и их начальника, что делать со мной. Сначала они принялись звонить по всем телефонам, которые были у меня на документах. Однако скоро отказались от этой затеи, что-то мне объясняя. Только потом я осознал, что же это было. Оказывается, в Колумбии имеется много различных праздников. Они приходятся на разные дни недели. Чтобы не разрывать неделю, был издан декрет, согласно которому каждый выходной день сдвигается на ближайший понедельник. Именно в такой злополучный понедельник я и прилетел. Естественно, что кроме охраны в университете не было никого. Мой растерянный вид подвигнул этот консилиум проделать другой шаг: они решили дозвониться до директрисы. Был принесен толстый телефонный справочник, и начальник команды набрал номер из справочника. Я с надеждой смотрел на него. Оказалось, что фамилия отвечавшего та, но никто из его родственников не работает в университете. Я заглянул в список. В то время считалось, что в Кали полтора миллиона жителей, однако, говорят, что их вдвое больше. Число однофамильцев с распространенными фамилиями вообще не поддается исчислению. Я увидел, что список людей с нужной фамилией занимает 5 или 6 страниц большого формата в несколько колонок мельчайшим шрифтом. Словом, после десятого звонка, каждый из которых занимал несколько минут, потому что звонивший извинялся за беспокойство и долго, громко и весело объяснял ситуацию, надежда моя на скорую встречу с директрисой почти исчезла. Надвигался вечер, и было непонятно, что делать. Однако мой спасатель не унывал и сказал, что в крайнем случае я поеду к нему ночевать, а с утра он свяжется с университетом.
Тут, наверное, уместно вспомнить свой последний приезд в Россию, когда в аэропорту Внуково я, придя несколько раньше времени и увидев на табло, что посадка в мой родной Ростов уже началась, зашел в зал ожидания, где на входе никого не было. И услышал: "Куда прёшь? Тебя кто сюда приглашал, нет!? Так и сиди там снаружи! Когда надо – приглашу, а то, ишь!" Эта тирада была произнесена той самой контролершей, которая должна была бы сидеть на входе. Если учесть, что по случаю дороговизны билетов самолет летел полупустой, так что надо было бы холить и лелеять пассажиров…
Как вдруг тон моего названивающего спасателя изменился. Оказалось, что он наткнулся на сестру директрисы, которая в это время сидела у нее в гостях. Раздались радостные восклицания, после чего мне было сказано, что сейчас за мной приедут и заберут. Что в связи с тем, что я опоздал с приездом по сравнению со сроком, указанным в контракте, директриса совершенно забыла о моем приезде.
Теперь я, наконец, расслабился и стал ожидать фею-спасительницу, которая прилетела на своей машине где-то через полчаса. Рассчитывая увидеть даму в строгом деловом костюме, я был сильно разочарован: ко мне разлетелась приличных габаритов симпатичная негритянка в джинсах и принялась обнимать и подставлять свою щечку для поцелуя, что, кстати, оказалось самым распространенным способом приветствия, да и прощания между колумбийскими мужчинами и женщинами. Я попрощался настолько тепло, насколько мог, со своими спасителями из аэропорта и отбыл с госпожой директрисой на ее автомобиле. Впрочем, что было дальше – это отдельная история, а эта касается только аэропортов.