Подхожу поближе. Выкрикивает все это мужичок, а перед ним стоят, чавкая по куску папайи, две зажравшиеся морские свинки. Впереди штук пятнадцать больших мисок с вырезанной дыркой, куда хозяин тоже сунул папайю. "Делайте ставки! Делайте ставки!" Наконец, больше охотников делать ставки нет. Тогда хозяин возвещает: "Забег начинается!" Убирает папайю из-под морд и тихонько подпихивает свинок в сторону мисок. Те, обиженные и недоуменные исчезновением папайи, пытаются поискать ее поблизости. Хозяин их еще раз подталкивает. Тогда они начинают перемещаться в сторону мисок. Трюхают, потихоньку ускоряясь и набирая скорость черепахи. Толпа начинает орать, каждый своё. Окончания спортивного забега я дожидаться не стал.
***
Начался сильный дождь. Вода сверху, по тротуару, к проезжей части вообще подходить страшно, потому что машины обдают подошедших водой немилосердно.
Под козырьком крупного книжного магазина скопилось много народа, человек 50 или больше, которые носа из-под козырька не высовывают. Козырек тянется метров на пятнадцать. Перед толпой бодренько шагает взад-вперед тетка-продавщица, покрикивая: "Сомбрийяс – парагуас, сомбрийяс – парагуас!" То есть покупайте, сеньоры, зонтики! И призывно смотрит на публику. Публика сопровождает ее хождение безнадежным взглядом, посматривая время от времени вверх, вздыхает, но зонтики упорно не покупает: "Сомбрийяс – парагуас, сомбрийяс – парагуас!"
***
Кстати, вот, одно из отличий российской жизни от колумбийской: в России переезд – это что-то. А здесь народ снимает квартиры и меняет их каждые полгода. Редко кто через год. Свои полтора стула с поломанной кроватью перевез – и весь переезд.
***
Идет колумбиец. Никого знакомых нет. На лице у него написано, что прислушивается он к нехорошему урчанью в желудке, больше ничего на этом лице нет. Вдруг замечает, что кто-то знакомый идет навстречу. Мгновенно на лице появляется славная улыбка. Если урчанье в желудке было сильным, то улыбка пожиже. Это социальная улыбка: у меня все хорошо, у меня плохо не бывает.
***
Одну приехавшую пожилую русскую женщину повели за городом в ресторан. "Что-нибудь пооригинальней, чего я не знаю, здесь есть? Пожалуйста, что у них там самое вкусное – мне." – спросила она. "Есть чичарон," – говорят. А чичарон – это зажареные свиные шкурки с жирком. И приносят женщине зажаренное свиное ухо. Все в волосах. И вот сидит эта женщина и деликатно свиное волосатое ухо грызет-обсмактывает. Часа два смоктала, проглотить все не решалась. А потом в салфеточку завернула и потихонечку, чтобы местных граждан не оскорбить, куда-то в кармашек сунула – выбросить потом.
Страшное дело это – деликатность. Я ее вполне понимаю. Меня вот также супчиком местным, довольно дорогим, приготовленным из желудков, пробовали накормить. Ко мне всей душой, а я в нее "Тьфу!": ложку в рот залил и выплюнул тут же: уж больно содержимым этих желудков припахивало.
***
По телевизору наглядно объяснили, почему считается, что в Колумбии живут самые счастливые люди в мире.
Провинция Пасто. Второй день нового года. Идет карнавал, все пляшут и поют. На телевизионном экране, передача с карнавала. Виден вулкан Galeras, извергающийся вулкан, между прочим. От него и до места, где проходит карнавал, всё в дыму. На телевизионной картинке видны молнии, в дыму там и сям светится что-то пылающее, видимо, лава. И что? А ничего. Карнавал продолжается.
***
Длинный переходной дюралевый мост. Сверху печет солнце, снизу поток машин. На мост поднимается толстая мамаша, самозабвенно треплющаяся с толстой подругой. За руку она тащит девицу лет шести, которой мамашины разговоры совсем неинтересны. Девочка упирается, а мать тащит ее, не глядя, за собой. Та начинает не только упираться, но и топать ножками. И вдруг обнаруживает, что мост звенит. Она начинает топать ножками и так, и сяк, прислушиваться – звенит, и даже гудит. И тут она начинает выколачивать на мосту какой-то ритм. Мамаша, все так же не глядя, тянет ее за собой, а ножки ее дочки выстукивают только ей и слышную песенку, приплясывают, мордочка расплывается в счастливой улыбке. Мамаша все так же размеренно тащит ее за собой и стрекочет, стрекочет, стрекочет, а подруга ей отвечает, отвечает, отвечает…
***
Работяга лет тридцати красит снизу сходни с моста. Заслышав стук каблуков, приникает глазом к не слишком широкой щели подмостков, вывернув башку настолько артистически, что не каждая женщина-змея могла бы повторить. Затем отпадает от щели с ярко выраженным разочарованием на физиономии. Пока я проходил мимо, он проделал это трижды. Девицы и дамы здесь ходят исключительно в брючках, мужички тоже. Разве что встречаются шорты типа "трусы домашние, артикул 1326, артель "Закат восхода". И?
***
Моросит мелкий дождик. Идет хмурая пара лет тридцати с пятилетней девицей впереди. Девица не пропускает ни одной лужицы, по каждой шлепает и смачно выкрикивает:
– Ху.. – нет не поднимается палец печатать то, что выкрикивает чертенок, без многоточия. – Ху…! Ху…! Ху…!
А пара тем временем:
– Нет, любовь моя, ты что, не могла?
– А вот и не могла, сердце мое!
– Ху…! Ху…!
– Ах, ты не могла, любовь моя?! ТЫ не могла?! ТЫЫ!
– Сердце мое! Ну как ты не поймешь?!
– Ху…!
– Я все понимаю, любовь моя! Тупая ты, как и вся твоя семейка, любовь моя!
– Ху…! Хуяк!
Прохожие стараются обходить семейство. Тут попадается лужа побольше, и родители получают, наконец, причитающуюся им порцию грязной воды.
– Вы что это, Устед, творите? – строго обращается папаша к ребенку.
– Я ничего, я потихооонечку. Вот, посмотри, как я. А это я случайно, это я не нарочно!
– Как будто я не видел, как ты потихонечку. Вот, брехливая и глупая, вся в свою мать!
– А это еще неизвестно, любимый мой, в кого!
– Ах, даже и в кого, мне, любимая, неизвестно?! Ах…
– Ху…! Ху…! Хуяк!
***
Перед футбольным матчем как всегда столпотворение. Через мостик идет парень лет двадцати. На голове из волос он устроил себе многоцветный гребень, намазав волосы какой-то дрянью. По бокам волосы сбриты. Прохожие посматривают с любопытством и усмешками, а парни-полицейские, ровесники этого, показывают на него пальцем, комментируют и рыгочут во все горло, не стесняясь.
***
Года три назад на перекрестке, через который я регулярно ходил, увидел пару. Он – мачо лет за двадцать. Жонглировал зажженными факелами. Она, девочка в очках, подбегала, хватала факелы, совала их в бензин и следила за мачо влюбленными глазами. А он в конце очередного выступления вручал факелы ей и гордо шел вдоль машин перед светофором собирать дань. Впрочем, дани было очень немного. Светофор переключался, и они садились, обнявшись, до следующего переключения. Месяца три наблюдал эту картинку, а потом они исчезли. Сегодня увидел их уже около другого светофора. Факелы сменились на пластиковые булавы, мачо слегка напоминает мачо, но довольно потрепанного жизнью. Очки у девочки те же, но это уже не девочка, а женщина, которая все теми же влюбленными глазами следит за каждым движением своего мачо, но которая уже не бегает, а сидит на лавочке, поглаживая кошку, сидящую у нее на коленях. И… И дальше я начал прикидывать, сколько же надо этому мачо прожонглировать, чтобы заработать на обед двоим. Дай Бог, если из одной машины ему дадут монетку в 200 песо. Обед на одного в самом дешевом ресторанчике – 3000 песо. То есть в лучшем случае ему надо 30 полных переключений светофора, каждое по 5 минут. А еще есть завтрак и обед, еще надо что-то надеть на себя, еще… Нет, неприятная штука, эта арифметика, беспощадная.
Золотые ручки
Раздался телефонный звонок: "Буэнос диас!!!" Затем шли три минуты ля-ля-ля, когда ничего не поймешь, что же нужно собеседнику. И наконец: "Помните, полгода назад я устанавливал у вас водяной фильтр-озонатор? Я вам говорил, что фильтрующую часть надо менять каждые полгода. Я могу завтра прийти и поменять, если вы того желаете. Я приду со всем необходимым!" Наше желание было высказано. Узнав, во сколько нам удобно, наш благодетель бодро сообщил, что придет завтра точно в восемь тридцать утра.