Поскольку зашла речь об аэропортных службах и терроризме, то расскажу еще одну историю, случившуюся со мной в Греции. Попросил меня товарищ привезти ему какую-либо маленькую типичную для Греции фигурку, скульптурку или еще что-нибудь. А лучше всего, что-либо из архитектуры. Все, что я нашел, это была довольно увесистая копия Парфенона, на каменной подставке и с медной крышей. Сверток с Парфеноном весил килограмма два. Сначала я посомневался, а стоит ли его везти вообще, но обещание есть обещание. Когда моя сумка проходила рентгеновское просвечивание, сверток с Парфеноном привлек особое внимание. Вокруг моей сумки собрались три греческих орла, которые предложили мне ее открыть. Я расстегнул молнию и сказал, что если им надо, то пусть разворачивают сверток сами. Однако они отказались притрагиваться к нему и настояли, чтобы я развернул тщательно упакованное чудо прикладного греческого искусства. Увидев свою классику, они потеряли интерес к моей сумке, так что операцию по заворачиванию и запихиванию Парфенона обратно в сумку пришлось мне произвести в одиночестве.
Когда из Боготы я прилетел в Москву и вышел из здания аэропорта со своей сумкой, очень мало напоминающей элегантные кейсы моих попутчиков из Парижа, мимо меня вдруг промчался опрометью полумолодой человек, у которого из кармана смачно шлепнулась какая-то пачка в целлофановой упаковке. Она шлепнулась прямо мне под ноги, и в ней хорошо просматривались денежные купюры. Тут женщина, идущая вместе с прилично одетым мужчиной прямо за мной, проникновенно произнесла: "Эх, мужик, мужик! Потерял ты свое счастье!" И я подумал "Ну вот, теперь я уже точно на Родине!" Полгода назад я перечитывал книжку под названием "Старый Ростов", где описывались способы мошенничества ростовских жуликов19 века. Именно эту фразу и именно по поводу уроненного в спешке кошелька я запомнил очень хорошо. И вот вам загадка, господа-товарищи: это сохранение традиций или мошенники начали читать книги?
Травка зеленеет …
Приехал я в Колумбию в город, о котором за полгода до того вообще ничего не слышал, в Кали. Много солнца, жарко, все удивляет, а многое еще и пугает, поскольку все, что я до того слышал о Колумбии, это что там производят наркотики и везде растут пальмы с кактусами. Однако же, когда осмотрелся, то больше всего удивился помнится, тому, что вся трава вокруг та же самая, что я видел и в родном Ростове, и в Подмосковье, и даже в Сибири. Я ожидал, что вокруг будут папоротники, кактусы, экзотичные растения, но не самая обычная трава. Однако мои представления оказались совершенно неверными.
Все "дикие" газоны, которые все равно стригут время от времени, заросли пыреем. Выглядит он довольно симпатично, как газонная травка. Там же ромашки, одуванчики и клевер. Самый обычный подорожник растет вдоль дорог, как ему и положено. Из тех трав и полевых цветочков, что я знаю по названиям (к сожалению, это очень скудный набор названий), я не увидел спорыша и тысячелистника. Но возможно, что это эффект высоты, а пониже и это добро имеется. Чего нет – это лопухов. В большинстве стран Латинской Америки роль лопухов выполняют кактусы, но роль эта исключительно декоративная, поскольку здесь "сходить в лопухи" удовольствие небольшое: слишком много колючек. Имеются двуногие лопухи, но это как и во всем мире.
В палисадниках при домах можно увидеть и обычные цветы вроде петуньи, и экзотические для России растения. "Обезьянье дерево" с его листиками-лепешечками, которое гордо стоит в горшочках на подоконниках любительниц домашних цветов, оказалось кустарником, часто используемым в качестве декоративной ограды. Герань, которую иногда обзывают мещанской, во двориках занимает почетное место.
Из экзотики (для России) в палисадниках растут огромные агавы, тёщины языки и т.п. Однако чаще там бывают различные цветочки с цветами и без цветов.
Относительно травки я ожидал чего-то другого, а о людях думал, что они такие же, как и везде: ну, может, будут небольшие культурные отличия… И так оно и оказалось. Пока не присмотрелся.
То дождь, то снега нет
Вообще-то снега в Кали нет никогда. Первую пару месяцев я всё удивлялся, почему на горизонте облака никогда не меняют своей формы. И только потом понял, что это горы, вершины которых покрыты снегом. Мой приятель Хайме как-то сказал: "Когда я жил в Германии, я наслаждался спокойствием: можно идти ночью по безлюдной улице и не бояться ничего. Я прожил там 7 лет. Однако вернулся сюда. Без этих гор я жить не могу."
Из-за окружающих город гор восходы и закаты солнца происходят стремительно. Вот только что было солнце, светло. Прошло пятнадцать минут – и почти полная темнота и звездное небо. Когда знаешь город плохо, а язык еще хуже, то поездка на автобусе в темноте становится приключением. Все дома и всё то, что видишь днем, резко меняется. Узнать даже хорошо знакомое здание, освещенное вывесками, становится сложно. Когда едешь на автобусе, то часто шофер что-то быстро проговаривает и сворачивает на параллельную улицу. В какой-то момент он, возможно, и вернется на свой стандартный маршрут, но может ехать довольно долго и новым путем. Тогда ориентация теряется полностью. В этом случае я предпочитал выходить из автобуса, возвращаться на привычную улицу и идти домой пешком. Поскольку Кали относится к числу не самых спокойных городов мира, то подобные пешие прогулки происходили в некотором напряжении, хотя и не сильном.
Ночь. Разные люди по-разному привыкают к смене часового пояса. У меня эта смена происходила очень долго, наверное, полгода. Днем нестерпимо хочется спать, а ночью, часов в двенадцать, ни в одном глазу. Начинаешь дремать, но как только слышен какой-то звук, так сон проходит. Моей особой любовью тогда пользовались сторож-охранник и муха особого вида со странным названием "сигарра", которая производила звуки по мощности и повторяемости напоминающие автомобильную охранную систему. Днём она сидела где-то на дереве или кусте молча, а скрипеть-орать начинала ночью. Такая сирена звучала с неделю, пока у нее не заканчивался какой-то жизненный цикл, то ли она линяла, то ли превращалась во что-то еще. Перед моим окном звучащая как дисковая пила сигарра селилась регулярно. Однако "пение" сигарры время от времени оканчивалось, чего нельзя сказать о мелодичном потренькивании свистка сторожа.
Об СССР говорили, что это страна, которая выпускает больше всех в мире колючей проволоки. В Кали я убедился, что это не так. Каждый квартал больших домов был окружен колючкой, подвешенной на столбах. Имелись ворота и калитки, рядом с которыми всегда была будка охранника. Подходишь к охраннику, говоришь, к кому ты идешь. Он звонит хозяину квартиры, и тот отвечает, пропускать или не пропускать. Если тебя пропускали, то в большом квартале домов привешивали тебе карточку, сообщающую, что ты визитёр. Конечно, эти проволочные ограждения были не слишком надежны. Квартиры грабились. На многих окнах до второго этажа стояли решетки. Мне сказали, что решетку обычно устанавливают после ограбления. Отсутствие решеток на третьих этажах и выше означало, что лазить так высоко ворам было лень.
Все боялись квартирных воров в Кали и защищались как могли. Домик, второй этаж которого я снял, стоял на улочке, где все дома были маленькими и располагались прямо вдоль дороги. Огородить их все колючей проволокой и поставить охрану было невозможно, Поэтому жители квартала скидывались и нанимали охранника. В моем квартале этот парень ездил на велосипеде вдоль дорог квартала. У него была столетняя берданка. О том, что он приближается к моему окну, слышно было по поскрипыванию его древнего велосипеда и по посвистыванию в свисток, напоминающий судейский футбольный свисток. Скрипы и посвистывание нарастали примерно каждые 15 минут, после чего наступала ночная тишина (если, конечно, в это время не свиристела сигарра). Это злодейство начиналось часов в 11 вечера. Все мирные люди благополучно засыпали, убаюканные посвистыванием и скрипениями велосипеда, один я подпрыгивал каждый раз, когда охранник проезжал. Каждый раз я мечтал заснуть покрепче до его следующего проезда. Когда охранник убеждался, что все заснули, а это случалось в час – полвторого, он тоже отправлялся спать. После чего я засыпал уже по-настоящему, а просыпался около четырех – полпятого, когда этот парень со своим велосипедом возвращался к несению тяжелых обязанностей.