Через неделю Рикардо пригласил меня в ресторан, местную достопримечательность. Владельцами ресторана была супружеская пара профессоров-медиков. Рикардо сказал, что они очень богатые люди. Ресторан находился на горе (хотя и сама Сальта находится где-то на уровне двух тысяч метров на уровне океана). Мест в нем было человек на 80. Высокие несущие конструкции, большие окна – вид был очень интересный. День был посреди недели, и во всем ресторане сидела только еще одна семейная пара. Нас встретила сама хозяйка ресторана. Она облобызалась сначала с Рикардо, потом со мной, после чего удалилась куда-то. Через некоторое время она появилась с меню. Оказалось, что эта богатая дама-владелица заодно выполняет обязанности официантки, после чего частично и повара. Рикардо и его жена блаженствовали. Не слишком громкая, но очень приятная музыка доносилась из магнитофона. Рикардо мне начал объяснять, что Сальта известна по всему миру своими певцами, чему я с готовностью поверил, поскольку музыка была очень приятная, а певцы в самом деле пели. Уезжая из ресторана, мы опять облобызались по очереди с симпатичной хозяйкой. И опять всё было оплачено университетом.
Из того, что написано вверху, вроде бы следует, что я только и делал, что мотался по экскурсиям и ресторанам. Однако была еще рутинная часть в виде курса лекций и приготовления статей для публикации, чтобы местные коллеги могли бы отчитаться об успешном научном визите. Эта часть уже совсем не так интересна, а потому и писать о ней не стоит. Незадолго до отъезда меня пригласили на заседание ученого совета (или чего-то вроде), где мне вручили два ценных подарка. Одним из них было блестящее блюдо, на котором надписью уведомлялось, что вручено оно мне за большой вклад в развитие аргентинской науки. А вторым была табличка – точная копия той, что была прикреплена рядом со входом на инженерный факультет, о чем она и сообщала. Это был весомый подарок – килограммов пять, так что мне не очень захотелось брать его с собой. Поскольку, видимо, вручение этой таблички рассматривалось, по меньшей мере, как награждение медалью, я решил передать ее Рикардо, который сначала решительно отказался ее брать. Однако при этом глаза у него горели блеском, присущим всем коллекционерам редкостей. Полчаса доводов убедили Рикардо, что ничего страшного не случится, если ценный приз перейдет к тому, кто полностью осознаёт его ценность…
Единственно, о чем еще можно упомянуть о той поездке, это о моей лекции, которая не состоялась. Когда я летел в Сальту из Буэнос Айреса, я разговорился (хотя это слишком громко сказано – разговорился) с соседкой, которая сообщила, что у нее есть дочка, тоже профессор, но по архитектуре. Через неделю после прибытия в Сальту Рикардо мне сказал, что в Сальте сейчас проходит национальный конгресс по архитектуре и меня приглашают туда сделать доклад. То, что я не могу говорить по-испански и имею лишь самые общие понятия об архитектуре – совершенно неважно. Я могу говорить о чем угодно и по-русски. Меня с нетерпением ожидают лицезреть две сотни аргентинских архитекторов. Однако я попросил Рикардо как можно вежливее отказаться за меня. Что он и проделал с некоторым недоумением.
Как провожали пароходы…
Наиболее запомнившимся впечатлением от лекций в университете Сальты была реакция местной профессуры в ответ на вопрос, что думают русские об аргентинцах. Я ответил, что у меня лично "аргентинец" ассоциировался со словом "богатый". Это вызвало гомерический хохот аудитории: богатые в Аргентине есть, но богатство распределено по той же схеме, что и России – у одних есть всё, а у всех – ничего.
В зале ожидания аэропорта в Буэнос-Айресе меня окликнули на московском диалекте: "Не знаешь, на сколько опять опаздывает?" Я считал, что ничем не отличаюсь от местных граждан, кроме испанского языка, на котором я говорю примерно так же, как бедный кавказец, недавно спустившийся с гор, на русском, а потому спросил: "А почему вы решили, что я…" "Соплеменника видно невооруженным глазом!", – не дожидаясь конца вопроса ответствовал гражданин лет 35. Вылет задерживался часа на три и, как в лучших российских традициях, никто не сообщал точно, когда же самолет почтенной Air France соизволит прибыть и отбыть: "Ждите, ждите, ждите…"
Во время трехчасового ожидания попутчик и его компаньон просветили меня, как вспоминают мать испанского происхождения, где купить дешевый коньяк и о многом другом. Шустрые ребята оказались представителями какой-то московской фирмы при военном ведомстве, которая перепродавала старую российскую военную форму в Аргентине и других банановых республиках. Я поинтересовался, кто и для чего ее покупает. Оказалось, что покупают форму для полиции. Хотя я и не видел аргентинских полицейских в российской форме, но на торговцев более серьезным товаром мои попутчики не тянули, так что, может, так оно и было.
В ожидании пошли одна за другой байки на колоритные местные темы, одна из которых была историей о жизни российской матросской колонии в Буэнос-Айресе, забавная, печальная и поучительная.
На заре перестройки, в период первоначального накопления капиталов российской бюрократией, чиновники из пароходств отработали нехитрую схему превращения государственного флота в личные накопления (благо, что не до далеких пароходств было борющемуся за свою демократию московскому чиновничеству). Схема была проста как веник. Пароход ставился в иностранном порту, где дирекция пароходства заранее договаривалась с местными чиновниками о совместных действиях. За стоянку пароход ничего не платил. В ответ на запрос об уплате долга пароходство отвечало, что денег нет. Судно арестовывалось и выставлялось на "аукцион", где единственным покупателем был представитель директории пароходства. Расплатившись за пароход символическими 5-10% от реальной цены деньгами иностранной компании, заранее приобретшей бывше-советское имущество, честный частный российский предприниматель, откладывал в директорский общак приличную сумму. Единственной издержкой этой схемы была команда "арестованного" судна. Доставка в Россию гражданина из Аргентины стоит дорого. Команды арестованных судов сначала просто сидели на берегу в ожидании доставки на Родину. Однако жадный никогда не отдаст ни копейки. Матросики загорали на аргентинском солнце, возмущались, ходили в консульство и… присматривали, как бы им просуществовать. Проблема еды решилась очень просто. Вокруг порта было много ресторанчиков. По аргентинским понятиям приготовленное мясо на второй день считается испорченным, а потому выбрасывается. Матросам оставалось лишь пройти с целлофановым кульком вечером и собрать дань, которая отдавалась им с большим удовольствием – аргентинцы очень отзывчивы, как и все латиноамериканцы (исключение составляет чиновники, среди которых, однако, тоже встречаются люди). Оказалось, что в тех же ресторанчиках полно аргентинцев, симпатизирующих России и готовых также поить несчастных всеми видами напитков, кроме воды. Мне называли фамилию бывшего аргентинского миллионера, который за пару лет пропил свои миллионы в этой веселой моряцкой компании.
Проблема еды была решена. Проблема жилья решилась еще проще. Неподалеку от порта находился большой мост через реку, в бетонных опорах которого было много технологических пустот, вполне напоминающих комнаты. Предприимчивые моряки поставили двери, притащили матрасы и устроили прекрасный бесплатный отель вблизи дикой природы. С близлежащей линии электропередачи были перекинуты провода, так что отель был еще и с бесплатным электричеством. Так бы и жила себе эта братия в 150 голов спокойно долгие годы, если бы рядом не было большого национального парка дикой природы, с оленями и прочей живностью. Неуемная любовь россиянина ко всем формам жизни общеизвестна. Она привела наших соотечественников в национальный парк, где они быстро истребили оленей и много чего еще. И тут аргентинская общественность забила тревогу. Приезжали представители аргентинского правительства, желающие передвинуть оставшихся моряков – часть матросиков к тому времени умерла в беспробудном пьянстве, часть переженилась или уехала, но человек 30 остались под мостом. Оказалось, что официальным путем сдвинуть эту банду с места невозможно: по аргентинским законам с человеком, прожившим пять лет в одном месте, независимо от гражданства, ничего поделать нельзя. Бывшим матросикам предлагали выбрать любую точку Аргентины, предоставить любые стройматериалы для жилья (денег, не предлагали – всё равно пропьют), но гордые граждане суверенной России ответствовали на ломаном испанском: "А идите вы все…". И разъясняли, куда и зачем, во всех деталях. По просьбе аргентинских властей к братве приезжал чиновник из российского посольства, грозил отправить их на любимую Родину насильно. Ему настоятельно посоветовали пойти туда же, куда уже отправились его местные коллеги.