Змей был совсем необыкновенный. Во-первых, не из бумаги, а из голубого сатина; во-вторых, на хвосте, как на девчоночьей косе (но только много-много!), были нанизаны тряпичные бантики; в-третьих, он был квадратный, и, в-четвертых, - самое удивительное! - он находился в... коробке. В плоской большой коробке, в которых игрушечные магазины продают настольные игры.
Да он и был куплен в игрушечном магазине Юдина. Это был покупной змей.
Николо-завальские ребята оторопели... Это все равно как если бы в магазине купили живую собаку или кошку, которые, как известно, неизвестно откуда появляются. Или еще вернее - все равно как если бы из магазина вынесли пять фунтов щей или борща, которые всегда варят дома. Только дома...
На это дивились мы - обыкновенные змеевики. Константина же задел не сатин, не бантики, не коробка из игрушечного магазина, а то, что у Алексея змей квадратный.
- Понимаешь, Мишк, значит, и квадратный летает! - хмуро-раздумчиво сказал он, пытливо, будто запоминая, всматриваясь в покупного змея.
Да, змей был необыкновенный, удивительный, но самое удивительное ожидало нас впереди.
Все с тем же торжественно-хвастливым выражением на своей кругло-розовой рожице Цветочек вынес змея на середину мостовой и, взявшись за нитку, прытко побежал с ним.
Змей... не полетел. Взмахнув своими бантиками, он вкололся в землю, в пыль.
Это было поразительно. Такой красивый, нарядный - и вдруг...
Но хвастуны - народ неунывающий. Другой бы на месте Цветочка огорчился или попробовал что-либо исправить. Нет, Аленька стал таскать свой нелетающий сатин н а р у к а х, показывая, какой он глянцевитый, какие внизу разноцветные бантики, какая гладкая катушечка для ниток...
Костя был занят другим.
- Не может быть, чтобы не летал! - твердил он. - В магазине же, за деньги... Наверно, Алешка путы ему перекосил. А так почему же квадратному не летать?..
* * *
Другой н о в ы й змей был совсем не похож на наши.
Однажды прибежал Костька и выкрикнул:
- Мишк, пошли скорее!
Пока мы мчались по краю Хлебной площади к Фоминской улице, я узнал, что Иван Никанорович послал Константина отдать скорняку три рубля долгу, оставшегося еще от зимы... Но Костька не отдал - отцовская трешка еще в кармане, - так как в конце Фоминской какой-то приезжий чернявый мальчишка пускает бесхвостого змея.
- Как - бесхвостого? Коробчатого?
- Побежал бы я из-за него! В том-то и дело, что не коробчатый, а как обыкновенный, только углом кверху. Ну, ромбом, как бубновый туз... А хвоста нет.
- И ничего? Не колдует?
- И ничего...
...Мы подбежали к самому интересному: змея собирали, - значит, мы могли увидать его и в лёте и на земле.
Двое смуглых узкоглазых ребят, время от времени выкрикивая какие-то незнакомые нам слова, медленно сматывали змея. Он уже был на высоте телеграфного столба, и его можно было разглядеть... Белый, ромбом... Да, хвоста не было, но внизу и на двух боковых углах бубнового туза висели какие-то кисточки - не то для красоты, не то для равновесия...
Когда змей плавно лег на землю, мы в числе других ребят подскочили ближе, присели над ним на корточки. И тут было удивительно: всего две дранки. Одна - сверху вниз и другая - дугой - поперек.
- Это китайский! - просипел кто-то из местных фоминских змеевиков, налезая нам с Костей на плечи, на голову.
Ах, дело не в этом! Путы вот какие? У Кости, который ближе всех очутился около лежащего змея, чесались руки перевернуть его, посмотреть на путы. Что дранки видны - это хорошо, но вот как нитка крепится?.. Однако был закон: чужого змея смотреть смотри, но не трогай.
Соблазн же был велик, и Константин протянул было руку, но подбежал узкоглазый смуглый парнишка и, веселым голосом лопоча что-то непонятное, утащил своего змея.
Зайдя к скорняку и отдав ему три рубля, мы пошли домой.
- Интересно, почему он не колдует, не переворачивается? - сказал Костя. - Что его держит прямо, если хвоста нет?..
И Аленькин квадратный, и этот бесхвостый с кистями надо было бы отложить, забыть - у нас ведь есть хорошие, проверенные, летящие из рук, но Константин решил "ставить опыты"...
9. ОПЫТЫ
Это выражение принадлежало не Костьке, а его матери - доброй и суматошной Марии Харитоновне. Она, случалось, говорила это, когда после обеда глава семьи - Иван Никанорович - отправлялся в сарай. Иногда и мы шли туда.
Заметив открытую дверь дровяного сарая, мы с Костей подходили на цыпочках и замирали в отдалении. В стороне от дров на верстаке был установлен блещущий молодой медью какой-то приборчик. От нажима рукой толстый цилиндрик в приборе ходил вверх и вниз, влево и вправо, а какие-то плотные, красивые шарнирчики делали, как гимнасты на турнике, ловкие перекидки.
Прижав черную бороду к груди, надломив ее, Иван Никанорович нажимал и нажимал на маленькую педальку-курок, и шарниры, блестя маслом и красной медью, кувыркались, перекидывались...
И вот в это время, если кто спрашивал Ивана Никаноровича, Мария Харитоновна вполголоса - строго и значительно - отвечала:
- Сейчас нельзя, он опыты ставит.
Или:
- Подождите! Опыты поставит и придет. Он их уже часа два ставит, скоро кончит.
Отец, по словам Кости, делал какое-то необыкновенное охотничье ружье: оно само должно было заряжаться, и заряжаться многими патронами. Хотя я не держал в руках еще никакого ружья, но понимал, что для охотника радости мало: выстрелил и тут же возись - заряжай. Вот у Ивана Никаноровича будет ружье так ружье! Одно только вначале удивило: ружье - штука длинная, а весь этот кувыркающийся приборчик в горсть можно взять. Константин объяснил: дело не в стволе, а в замке...
Все это было понятно: мастер Оружейного завода чего-то хлопочет с ружьем, "ставит опыты" - на то он и мастер. Кроме того, Иван Никанорович человек взрослый, с бородой. Но Костька! Какие такие могут быть у него "опыты"? Змеев мы с ним пускаем всего второй год, пускаем на четверике до больших змеев еще не добрались - и уже, представьте, "опыты"!
Но Костька решил "ставить" и действительно вскоре вынес змея с укороченной средней путой. Змей не полетел - он так закидывал голову и так выставлял грудь, что ему было не до полета. Тогда Костька, наоборот, удлинил среднюю путу - змей потерял тягу, он лежал на воздухе и напоминал утопающего, которого тащат за волосы.
Потом Константин менял ширину и высоту змея, длину хвоста... Пробовал и Аленькин квадратный и бесхвостого с Фоминской улицы. Однажды он вынес желтого змея, украшенного, как свадебная лошадь, лентами, только бумажными.
- Это вместо трещотки! - сказал Костя. - Может, лучше.
Змей в полете не трещал, а как бы свистел. Это было интересно, но недолговечно: насвиставшись, ленты в воздухе оторвались...
По старой памяти Костя отправился к Графину Стаканычу совещаться по поводу дальнейших "опытов".
Столяр только в этом году помирился с генеральшей. Долгое время он чувствовал урон от этой ссоры: Таисия Тихоновна, бывало, звала его то подкрасить, то подправить, то новое сделать. И вот этого целый год не было. Но Графин Стаканыч молчал об этом уроне, будто и без генеральши работы хватает. Себе в утешение он выдумывал каких-то новых, щедрых, вроде самоварных фабрикантов Баташевых, заказчиков...
Однако первым к генеральше не шел и дождался, когда Таисия Тихоновна, сменив гнев на милость и позабыв всю историю с Мимишкой, позвала его. Из вежливости, чтобы тоже сделать шаг навстречу примирению, столяр пошел на грубую лесть.
- Ваша... эта самая... Мими того... похорошела, - сказал он, кивая на облезлую, будто попорченную молью кошку. - Просто красавица!
Таисия Тихоновна милостиво улыбнулась, и мир был восстановлен. Однако, чтобы показать генеральше, что не она ему, а он ей нужен, Графин Стаканыч, поджав губы, критически оглядел, потрогал столик в гостиной.