— А Дзюба говорит, что мы с Пузырем ошиблись, — задумчиво произнес Вадик. Он нажал на клавишу "стоп" и озадаченно смотрел на жидкокристаллический экран видеокамеры, на котором застыло лицо мужчины, высунувшегося из кабины гидросамолета. — Физрук говорит, что это вовсе не Бирюк, а просто похожий на него человек.
— Пускай твой Дзюба глаза протрет, когда на пляж пойдет! Там вдоль дороги на каждом заборе висят плакаты Бирюка! Ни капельки не сомневаюсь, что именно он убил сайгаков! Он — убийца детей! Да, да, убивать детенышей животных — это все равно, что убивать детей! — резко сказала Дина. — Он за это обязательно ответит! Вот увидишь, я ему этого не прощу.
— Если мы обратимся в милицию, там начнут докапываться, кто мы такие, откуда у нас эти пленки, — короче, менты выйдут на Дзюбу, и тогда его уволят и выгонят из лагеря. Получается, что мы подставляем физрука, чтобы наказать Бирюка.
— Разве я сказала, что обращусь в милицию? — удивилась Кирсанова.
— А как иначе?
С саркастичной улыбкой глядя на Вадика, Дина покачала головой и сказала:
— Теперь я вижу, что ты до смерти напутан браконьерами. И Витька Пузыренко заболел от страха, а не от сквозняка. Да, да, именно от страха. Страх часто заставляет человека перенапрягаться. Когда я впервые села на лошадь, то вцепилась в гриву с такой силой, что могла бы удержать троих. Поэтому быстро устала и у меня совсем не осталось сил, чтобы проскакать даже несколько метров.
Вадик знал, что родители Кирсановой — цирковые артисты, а сама Дина мечтает стать цирковой наездницей и давно занимается верховой ездой. У Ситникова не было причин не доверять ей, но он не понял, какое отношение цирк имеет к дикой охоте.
— Я не врубаюсь, при чем тут лошадь? — спросил он.
— Лошадь абсолютно ни при чем. Лошадь — это всего лишь пример для тугодумов. Во всем виноват страх, из-за которого некоторые тупеют и перестают соображать, — заносчиво сказала Дина. — Ты был свидетелем дикой охоты, психически перенапрягся, сейчас ты чересчур напуган, чтобы здраво рассуждать. Я своими глазами не видела этого убийства, поэтому и пожар на реке, и полет на угнанном самолете всерьез не воспринимала, для меня это было как экстремальное развлечение. Сейчас я поняла, что все очень серьезно. Но ты из-за страха не можешь принимать правильные решения, у тебя просто нет на это сил. А я могу. Поэтому теперь я буду решать за тебя и за Витьку, понятно?
"Это никуда не годится. Все хотят командовать. Куда ни плюнь — всюду командиры. Одного в любой момент могут из лагеря вытурить, другого, заразного, заперли в изоляторе. А вот и третья командирша объявилась, — мысленно проворчал Вадик. — Но ведь настоящий-то командир — это я! Что же получается? Командир на командире сидит и командиром погоняет?.. О-хо-хо…"
— Что ты пыхтишь? — подозрительно взглянув на него исподлобья, спросила Дина.
— Я не пыхчу, я вздыхаю, — сказал Вадик и снова тяжело вздохнул.
— Ты что, не хочешь, чтобы я принимала правильные решения? Не хочешь переложить груз ответственности на мои хрупкие плечи?
— Да хочу я, хочу… Вернее, груз на хрупкие не хочу… А правильные решения — это хорошо… Ох, Кирсанова, заморочила ты мне голову… — устало махнул рукой Вадик. — Ты права, я сегодня перенапрягся. И вообще, так устал, так устал… Поэтому вялый, как сырой пельмень…
— Соберись и внимательно слушай меня! — скомандовала Дина. — Во-первых, пойми, что у нас в руках компромат на Бирюка. Особенно умным подросткам объясняю, что компромат — это материалы, другими словами, тайна, которая может навредить человеку, если станет известна всем. Компромат — это всегда неприятно, а во время выборов информация, порочащая кандидата в губернаторы, — это бомба! Сколько всего пленок вы отсняли?
— Две: видео и фото. Видеокассета находится здесь. — Вадик указал на камеру. — А фотопленку я отдал на хранение Олжусу. Расскажи, что ты хочешь сделать с компроматом, в смысле, с бомбой?
— Мы не понесем бомбу в милицию. Бирюк — начальник, а милиция любит начальников. В лучшем случае они просто оштрафуют Бирюка и отпустят его на все четыре стороны, а в худшем — объяснят, где нас найти, чтобы отобрать копии пленок.
— Какие копии? — не понял Вадик.
— Обыкновенные. Дубликаты записей, которые оставляет у себя любой нормальный человек, прежде чем отдать подлинники в чужие руки. Так все делают. Для надежности. Вдруг они потеряются или испортятся — например, сгорят. Да мало ли что может случиться. Прежде чем отдать компромат на телевидение или в газету, мы должны сделать копии.
— Ты хочешь отдать пленки в газету?
— Лучше, конечно, на телевидение. Но, говорят, туда очень сложно пройти. Я слышала, что в телестудию нужно заранее позвонить, договориться о встрече, чтобы выписали пропуск, и только потом… — озадаченно сказала Дина. — Нет, это очень долго. Мы не успеем. Придется нести компромат в газету.
— Куда не успеем? В какую газету? Ближайшая редакция находится в Астрахани. Как мы туда доедем? Кто нас отпустит одних? Ты меня пугаешь, Динка! Я запутался в твоих идеях! Скоро два часа дня, а я ничегошеньки не понимаю!
— Как легко, оказывается, тебя запутать, Вадик. В этом виноваты страх и психическое перенапряжение. У Витьки температура, а у тебя путаница в голове. Все очень просто. — Дина посмотрела на свои сверкающие на солнце часы и объяснила: — Через полчаса лагерь выезжает на экскурсию в Астрахань. Мы поедем вместе со всеми, а в городе отстанем от нашего отряда и отнесем компромат в газету. Газетчики обязательно напечатают фотографии Бирюка, потому что кандидат в губернаторы, который браконьерствует в заповеднике, — это скандал. А скандал всегда повышает тираж газеты, это всем известно. Понял? — спросила Дина, а потом, приложив ладонь ко лбу, болезненно поморщилась: — Ой, я же совсем забыла, что фотопленка находится у Олжуса.
— Это не страшно. При нынешней технике можно напечатать фотографии с видеопленки, — успокоил ее Вадик. — Нужно только перевести аналоговый сигнал в цифровой, а потом с помощью специальной компьютерной программы…
— Ой, вот этого не надо, обойдемся без технических подробностей, — остановила его Дина, замахав руками, словно защищаясь от слов "аналоговый" и "цифровой". Она, как большинство девчонок, равнодушно относилась к кибернетике и начинала скучать, если в ее присутствии заводили нудные разговоры о компьютерах и Интернете. — Ты сможешь сейчас сделать копию видеозаписи?
— Запросто. Только для этого мне понадобится вторая камера или видеомагнитофон.
— Видеокамеру возьмем у нашего вожатого. Пошевеливайся, Вадик, пошевеливайся, а то опоздаем на экскурсию, — поторопила приятеля Дина и быстро пошла в жилой корпус.
Вожатый второго отряда, пришибленный жарой студент-математик, скрывался от южного солнца в полумраке крошечной комнаты с зашторенными окнами и мощным вентилятором на высокой треноге.
— Кто там? — спросил он, услышав стук в дверь.
— Не бойся, свои. Это Кирсанова и Ситников, — сказала Дина. — Одолжи нам свою видеокамеру.
— Господи, когда же это кончится! Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не одолжил ее у меня! Не лагерь, а институт кинематографии какой-то!
— Мы вернем ее в целости и сохранности.
— Обещание вернуть в целости и сохранности означает просьбу не обращаться за камерой до конца лета, — проворчал вожатый, но камеру все-таки дал.
Вадику понадобилось десять минут, чтобы сделать копию видеозаписи. При этом он сохранил только те эпизоды, которые относились к Бирюку, а все, что касалось Олжуса, не стал копировать. Дина и Вадик хотели проучить кровожадного Бирюка, а малолетнего калмыка они наказывать не собирались.
Кирсанова вернула камеру вожатому, который принаряжался перед поездкой в город, взяла с собой в дорогу маленькую сумочку, положила в нее видеокассету и вместе с Вадиком вышла на улицу. Перед административным корпусом стояла колонна автобусов, у которых на лобовых стеклах висели картонки с надписью "Дети". Как всегда перед выездом в город, в лагере царила неразбериха: вожатые младших отрядов нервничали, бегали по корпусам, отлавливали своих подопечных и, крепко держа их за руки, приводили к автобусам и передавали коллегам. Младшеклассники из всего устраивали игру, не слушались вожатых, убегали от них, покатываясь со смеху, капризничали, жаловались на жару, просили пить и отправить их домой в Москву. Вожатые теряли терпение, тоже жаловались на жару директору лагеря и просили отправить их домой. Чтобы прекратить этот тарарам, постепенно приобретающий черты полной анархии, директор лагеря принял решение оставить три младших отряда в лагере. Вожатые встретили это известие с нескрываемым облегчением. Кто-то из младшеклассников заплакал, кто-то засмеялся, а большинство тут же забыли про экскурсию и побежали кувыркаться на футбольном поле. Когда отъезжающие отряды устроились в автобусах, старший вожатый подал сигнал, и колонна, выехав за территорию лагеря, двинулась по шоссе в сторону Астрахани.