Внезапно перед Вадиком выросла долговязая фигура Антона, вожака поселковых байкеров. Он расслабленно пританцовывал, надменно дымя длинной коричневой сигаретой, не подозревая, что она — дамская.
— Ты чего сюда приперся, хомяк городской? Туго соображаешь, что ли? Я же тебе велел дергать из нашего поселка. Двигай отсюда, пока по репе не получил, — пригрозил он Вадику.
Ситникову очень хотелось расквасить байкеру физиономию, но он держал себя в руках, старался не обращать внимания на его оскорбительные выпады. Продолжая танцевать и ни к кому конкретно не обращаясь, Вадик сказал:
— В Африке съели французского посла. Естественно, Франция направила ноту протеста. Африканцы извиняются: так уж получилось, что же делать, ну съешьте и вы нашего.
Антон нахмурился. Несколько секунд он, пританцовывая, напряженно смотрел на Вадика. Затем тряхнул головой и озадаченно произнес:
— Не понял… Что это сейчас было?
— Ты про что?
— Ну, вот это… Про Африку… Ну, то, что ты сейчас рассказал… Это зачем?.. Я не понял, что ты имел в виду?
— Ничего. Просто переключил тебя на другой канал. Вывел из агрессивного состояния и ввел в состояние глубокой задумчивости.
— Ну ты нагле-е-ец, — протянул оскорбленный байкер. — Издеваться надо мной вздумал. — Он глубоко затянулся сигаретой и выдохнул дым Вадику в
лицо, сказав: — Умри сам, а то я сейчас плюну в тебя каплей никотина. Капля никотина убивает лошадь, а хомяка разрывает на куски.
— Что ты к нему пристал, Антон?! — вмешалась Оксана, пытаясь в танце встать между ним и Вадиком.
И тут байкер, подергиваясь в такт музыке, на развороте слегка выскочил из траектории своего танца и столкнулся с ней. Оксана еще успела сделать несколько танцевальных движений, затем покачнулась и поморщилась от боли, подвернув ногу. Она продолжала улыбаться, комично кривила губы и делала вид, что все очень забавно. А нога, очевидно, сильно болела.
— Ну, все, клоун, — потеряв терпение, сказал Вадик, — ты меня достал. Сейчас тебя плющить буду.
Он схватил Антона за жилистое предплечье, повернул лицом к себе и… получил крепкий удар в лоб.
— Порву, как Тузик — грелку! — закричал Антон и набросился с кулаками на Вадика.
Потом все было как в тумане. На глаза Ситникова опустилась черная завеса, и он дрался машинально, ни о чем не думая и не видя ничего, кроме перекошенного злобой лица байкера. Он знал, что стоит начать думать во время драки, как тебя побьют. На раздумывания нет времени, надо драться. Вадик не видел даже, как противник открывается. Он просто бил. Не надо думать, нужно просто выбросить вперед левую руку и нанести удар всем телом, заставить противника потерять равновесие. Ударить в челюсть и, отскочив вправо, уйти от ответного удара. Затем быстро шагнуть навстречу и нанести обеими рука ми короткие боковые по корпусу. Вадик здорово промахнулся правой и тут же в ответ получил болезненный удар по ребрам, а в следующий миг почувствовал острую боль в левой стороне лица…
ГЛАВА XII. РАСПЛАТА
Он пришел в себя только на улице, куда его вывели двое крепких мужчин с нарукавными повязками с надписью "Дружинник". Вадик был взбешен. Он ругался, лягался, бодался, пытаясь вырваться из сильных рук, и горячо доказывал дружинникам, что они все перепутали, что виноват не он, а Антон, и надо хватать грубияна байкера, а не его, воспитанного и сдержанного подростка. Но дружинники его не слушали, они молча волокли Вадика в отделение милиции, которое находилось рядом с клубом.
В отделении с плеча Вадика сняли видеокамеру, чудом уцелевшую в драке. Затем дежурный сержант быстро, ловко и совершенно равнодушно обыскал Ситникова, похлопав его по карманам, по щиколоткам и по подмышкам. Потом задержанного подвели к окошку, за которым милиционер в звании лейтенанта заполнял протокол со слов дружинников. Обратившись к Вадику, он спросил:
— Фамилия? Имя? Отчество? Дата и место рождения? Домашний адрес?
Вадик не ответил. Однажды в Москве его забрали в милицию после футбольного матча, на котором произошла массовая драка между футбольными фанатами. Вадик в драке не участвовал, но под горячую руку вместе с другими подростками был схвачен и доставлен в отделение милиции. Там он честно назвал свою фамилию и адрес и сказал, что произошла ошибка, что в драке он не участвовал. Его выслушали, потом вызвали родителей, прочитали им мораль, около часа продержали в коридоре и только после этого разрешили забрать нерадивого сына. А через несколько дней в школу пришла бумага из милиции — инспектор по делам несовершеннолетних настоятельно рекомендовал обратить внимание на поведение ученика седьмого класса Вадима Ситникова, задержанного за драку во время футбольного матча. Вот и верь после этого людям, сокрушался Вадик, когда узнал, что его приятели, которые не назвали своих фамилий, были отпущены из милиции через час после него. А что с ними делать? Вадик представил себе, какой поднимется переполох, если в лагере узнают, что московский школьник сбежал на дискотеку и устроил там драку.
Следователь зевнул и повторил:
— Фамилия? Имя? Отчество? Дата и место рождения? Домашний адрес?
— Арчибальд Ардальонович Сухово-Биль-Белоко-былин. Тридцать первое февраля тысяча восемьсот сто тридцать первого с половинкой года, — сказал Вадик.
— Та-а-ак, — устало произнес лейтенант и звучно положил шариковую ручку на лист бумаги. — Значит, по-хорошему не хочешь. Ладно. Не хочешь по— хорошему, будет по-плохому. Сержант! — позвал он дежурного. — Отведи-ка этого умника в камеру.
— Да за что в камеру-то?! — возмутился Вадик. — Что я такого сделал?!
— Затеял драку в общественном месте. Избил паренька. Вот теперь иди, посиди и подумай.
— Не имеете права в камеру! Я несовершеннолетний!
— Неправда, Арчибальд Ардальонович. Минуту назад ты сказал, что родился в девятнадцатом веке.
— Так ведь… Это я… Просто шутка… — замялся Вадик, не найдя что возразить.
— Нашел с кем шутить. Вспомнишь свое имя — постучишь, шутник, — сказал лейтенант.
Сержант с щекастым лоснящимся лицом отвел Ситникова по коридору к двойной металлической двери с массивными гаражными замками. В коридоре не было окон, здесь тускло светили лампы, забранные в решетки, и стоял густой вокзальный запах. Открыв разными ключами двери, сержант сказал: "Заходи", — и, когда Ситников переступил порог камеры, закрыл ее. Ключи в замках, лязгая, повернулись на два оборота.
Вадик оказался в помещении три метра на три, две трети которого занимали деревянные нары. Воздух был плотный и затхлый, пахло немытыми ногами и рыбой. "В этом поселке даже камеры пропитались запахом осетрины", — подумал Вадик, глядя на парня лет двадцати, который, положив ладони под затылок, лежал на нарах, погруженный в агрессивное молчание. Казалось, он напряженно ждет от Вадика какого-нибудь слова или жеста, чтобы вскочить и с кулаками защищать свое достоинство. Оглядев новичка с головы до ног, парень понял, что Ситников не опасен.
— Здороваться надо, — сказал он, прервав молчание.
— Здрасте, — поздоровался Вадик и сел на край нар.
— Как зовут?
— Вадик.
— А меня — Ваня. Сыграем? — предложил парень, доставая из кармана колоду карт, таких засаленных, что из них можно было сварить суп.
— Нет, я шахматы люблю, а в карты не играю.
— Вот те на. Откуда ты такой взялся?
— Из лагеря, — уныло сказал Вадик.
— Ну и чудеса! — оживился Ваня. — И я из лагеря! Ты из какого?
— Из оздоровительного.
— А я из исправительного. И давно ты оттуда?
— Два часа.
— А я два месяца. Бывают же такие совпадения! Слушай, а тебя сюда за что упекли?
— За плохое поведение, — признался Ситников.
— Мать честная! И меня за плохое! — Ваня развеселился. — Да ты не переживай, братан. Будешь хорошо работать — выйдешь на свободу раньше срока с чистой совестью! Труд, братишка, делает из обезьяны человека. Хотя я, по правде сказать, в это дело не верю. Ну, не может гиббон стать таким, как я! Вот, к примеру, овчарка в лагере трудится, сторожит, а человеком не становится. Это как понимать? Да что человеком, из овчарки даже бульдога нельзя сделать!