— Тудыть-растудыть, — озабоченно произнес Петрович, сбавил скорость до минимума и, подплыв к палке, схватил ее рукой и потянул вверх. За поплавком из воды потянулась веревка, а за ней рыболовная сетка, связанная из лески и укрепленная между двумя деревянными планками. Нижняя планка отягощалась свинцовым грузилом, а вся конструкция напоминала экран размером один квадратный метр.
— У нас это называется "телевизор", — объяснил Петрович. — Запрещенная браконьерская снасть. Видать, недавно поставили, раз рыбка в нее не успела попасть. — Петрович достал из кармана складной нож, нажал на кнопку — выскочил стальной клинок. Острым, как бритва, лезвием он крест-накрест разрезал леску "телевизора". Вадик успел сфотографировать этот момент. Бросив под лавку испорченную снасть, Петрович внимательно посмотрел по сторонам, словно выискивал браконьера, спрятавшегося за кустами и деревьями. Тяжело вздохнул, снова крутянул рукоятку газа, увеличив скорость до максимума, и направил моторку прямо на остров, поросший тростником, в самую его середину.
От этого ребятам стало не по себе, хотя Дзюба оставался совершенно спокойным. Пузырь склонил голову к Дине и еле слышно сказал:
— Еще минута — и лодка врежется в остров. Мы костей не соберем.
— Надеюсь, он свернет.
Но Петрович не свернул и не сбавил газ. Моторка на полной скорости врезалась в зеленую стену из тростника и, не останавливаясь, продолжила путь. Лодка носом прорезала путь в зарослях, стебли осоки на мгновение расступались перед ней и снова смыкались сзади, создавая путающее ощущение замкнутого пространства. Впереди, сзади, слева, справа — кругом стояла сплошная стена тростника, лабиринт, из которого, казалось, не было выхода.
— Да не бойтесь вы так, — успокоил своих воспитанников Дзюба, обратив внимание на их испуганные лица. — Мы не заблудимся. И не утонем. Мы плывем по мели. В засуху на этом месте обнажается остров, а сейчас тут глубина полтора метра.
Они выскользнули из зарослей тростника так же стремительно, как и влетели в них. Навстречу снова брызнул сноп солнечного света. Петрович свернул влево, обогнул небольшой мыс, повернул направо, пустил моторку в протоку, затем снова направо, вокруг небольшого островка и опять налево. Ребят бросало то на один борт, то на другой, Петрович словно уходил от погони. Вадик почувствовал тошноту от этой головокружительной гонки.
— Это облом, — сказал он Пузырю.
— Ты о чем?
— Я думал, что мы сделаем плот и на нем просто вернемся в Андреевку, ну, по тому же пути, по которому сюда приплыли.
— Ну? — не понял Пузырь. — Я тоже так думаю. Мы это и сделаем.
— Да? А у тебя репа не треснет вычислять эти повороты? Ты запомнил, сколько раз Петрович свернул налево, а сколько направо? В какие протоки вплыл, какие островки обогнул, из каких ериков выплыл? Я, например, ни черта не запомнил.
— Хм, не переживай. Я укажу тебе правильный путь. У нас есть карта. Я умею ориентироваться по ней, — самоуверенно сказал Пузырь, на которого почему-то не действовала эта бешеная качка. Он догадался, отчего побледнел Вадик, и утешил его: — Терпеть тебе недолго осталось. Главное, помни, что я рядом. Спроси у меня, как поступить, и я объясню. Недаром я все лекции Дзюбы записал в тетрадь. Короче, держись меня — не пропадешь! — снисходительно ухмыльнулся Пузырь и по-дружески, но довольно сильно хлопнул друга по спине. Вадика от этого удара чуть не стошнило.
Наконец Петрович направил моторку к берегу и выключил мотор. Когда лодка уткнулась в песок, он ловко, пружинисто спрыгнул на сушу и придерживал моторку, пока городские подростки, с трудом удерживая равновесие, хватаясь за борта, сходили на твердую почву.
— Я вывез вас с территории заповедника, здесь вы можете спокойно ловить рыбу на удочку и рубить сухие деревья для плота, тут вас никто за это не оштрафует. Запомните, что заповедник там. — Петрович махнул рукой в одну сторону. Потом указал на другую и сказал: — А там — Калмыкия. Держитесь северного направления и к вечеру, если повезет, доберетесь до своего лагеря. Ну, робинзоны, желаю вам не заблудиться! — напутствовал ребят он, затем ловко запрыгнул в лодку, запустил мотор и через несколько секунд скрылся за ближайшим мысом. Вадик успел сфотографировать только вспенившийся шлейф воды за его моторкой.
Стало непривычно тихо.
— Калмыкия — это заграница? — спросил "твердый" троечник Ситников у своих более грамотных приятелей.
— Калмыкия — это российская республика. Столица Калмыкии — Элиста. Калмыки — один из древнейших тюркских народов, — объяснила Дина Кирсанова таким тоном, словно отвечала хорошо выученный урок. Потом она игриво добавила: — У них президент такой молоденький, черноволосый, с раскосыми глазами. Симпа-а-атичный.
Ребята не спешили делать плот, сначала они решили освежиться. Вадик быстро разделся, бросился в реку, нырнул, с открытыми глазами проплыл несколько метров под водой, вынырнул и поплавал на глубине. Когда он вышел из реки, Дина вбежала в нее, держа в руках надутый матрас, а Пузырь, тихо ругаясь на берегу, все еще расшнуровывал второй ботинок, высокий "Доктор Мартинс", который невозможно было стянуть с ноги, не освободив от шнурков хотя бы половину голенища.
Вадик достал из рюкзака две саперные лопатки и пошел искать подходящие для плота деревья. Метрах в двадцати от берега он заметил несколько сухих вязов. К ним он и направился, пробившись сквозь сплошную стену кустарника. Вблизи деревья оказались довольно массивными, они выделялись на фоне другой растительности своими высохшими ветвями, которые приняли пепельно-серый цвет и дрожали от малейшего ветерка. Воткнув одну саперную лопатку в землю, Вадик заточенным штыком второй несколько раз ударил по стволу и понял, что срубит это дерево дня через три, да и то, если будет трудиться без остановки двадцать четыре часа в сутки.
— Сейчас я возьмусь за дело, и мы повалим этот вяз за пять секунд, — услышал он голос Пузыря. — Потом еще один и еще. Затем обрубим у них ветки и свяжем бревна в плот. — Пузырь был в прекрасном настроении, он вволю покувыркался в реке, посвежел и теперь стоял рядом с Вадиком и фыркал, стряхивая ладонями капельки влаги со своего жирного туловища.
— Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на пингвина? — спросил Вадик и недобро посмотрел на Пузыренко, сжимая в руке короткий черенок лопатки.
— Почему на пингвина? Потому что я такой же солидный? — простодушно спросил Пузырь, поглаживая себя по яйцевидному животу.
— Потому что ты такой же смешной! С чего ты взял, что заточенной саперной лопаткой можно срубить дерево? Уржаться можно! Это полная пурга! Это такая чума, что у меня аж мозги расплющило! Мы никогда!.. Слышишь?! Ни-ког-да не срубим эти деревья! И никогда не сделаем плот! — воскликнул Вадик
— Что ты разорался, как минер подорванный? Не паникуй. Паникеров на войне пристреливают на месте, — сказал Пузырь, а потом уточнил: — На войне и в турпоходах. Если ты не смог срубить деревце, это говорит о том, что у тебя не руки, а грабли. Только и всего. — Пузырь выдернул из сухой земли свою лопатку и стал сам рубить дерево. Уже после пятого удара он убедился, что Вадик прав. Лопатка была слишком легкой для этой работы, она отскакивала от ствола, Как мячик от теннисной ракетки. Ствол гудел, лопатка дребезжала, а дело не двигалось.
— Брось, — остановил его Вадик. — Ничего не получится. Только лопатку затупишь, а она нам острая еще пригодится.
Пузыренко оставил дерево в покое, выпрямился и посмотрел на окружающую его природу с беспредельной тоской.
— И как только родители додумались отправить меня, своего ближайшего родственника, в такую дикую глухомань, — жалостно произнес он. — Правильно говорят, что дети — это цветы жизни. Нарвал букет — подари директору школы. Или директору лагеря.
— Или Дзюбе, — подсказал Вадик. — Кстати, он на лекциях рассказывал про какие-то лодки из тростника. Загляни в свою тетрадь, может, найдешь что— нибудь дельное. Здесь этого тростника навалом, он тут кругом растет.