— Хорошо, мама, — бросил он через плечо, затем снова повернулся ко мне. — Увидимся завтра? — с надеждой спросил он.
Его вопрос прозвучал чуть ли не как мольба.
— Разумеется, — машинально ответил я, нисколько не уверенный в этом, и Сидни скрылся у себя в квартире.
Вот так все началось.
Я как раз окончил среднюю школу вместе с пятью из семи членов моей банды. Мы называли себя «Налетчиками» — пять сицилийцев, один негр, один ирландец. Пятерым из нас уже исполнилось восемнадцать, шестому, который этой осенью должен был пойти в выпускной класс, было семнадцать, а седьмой не знал свой точный возраст, поскольку у него никогда не было свидетельства о рождении. Я был главарем — не потому, что победил на выборах; просто так обстояли дела с самого начала. Мы росли вместе, и я всегда был чуть выше и сильнее остальных, поэтому к шестнадцати уже имел шесть футов росту и весил сто восемьдесят восемь фунтов, из которых большая часть приходилась на накачанные мышцы. Мне казалось, господь бог меня любит — он благословил меня крепким отцовским телом и его сицилийской внешностью: смуглой кожей, черными вьющимися волосами и прямым как стрела носом. Мать говорила, что у меня лицо с римской монеты. Конечно, ее мнение было предвзятым, но, возможно, она все же была права — девчонки любили меня так же, как я их.
Из семерых членов моей банды у троих отцы были членами мафии, а у четвертого вечно мечтал к ней примкнуть. У пятого и шестого отцы были «гражданские», а у седьмого — ветеран Второй мировой войны, контуженный на фронте. Мы росли вместе и с малых лет занимались тем, чем занимаются дети мафии и их друзья. Мы обчищали склады, железнодорожные пакгаузы, магазины, аэропорты — все, что обладало ценностью и не двигалось. Не так давно мы прослышали, что много добра скапливается в грузовом терминале аэропорта Ла-Гуардиа, и я внес его в список. Наступало лето, которое впоследствии станет известно как «лето мафии», но сейчас, в начале июня, все было тихо…
Однако в истории мафии понятие «тихо» является относительным. Если газеты не пестрят кричащими заголовками о гангстерских разборках и на улицах не льется кровь в результате дерзкого покушения, это и есть «тихо».
С точки зрения широкой общественности, чудовище спало. Однако на самом деле оно не спало — а отдыхало, набираясь сил. В то время в Нью-Йорке действовали пять крупных преступных семей — Лучано, Маньяно, Луччезе, Профачи и Боннано, получившие названия по фамилиям главарей. В свою очередь, Семьи подчинялись так называемой Комиссии, своеобразному «совету директоров», состоящему из главарей Семей. Самой многочисленной и могущественной была Семья Лучано, однако ее основатель Чарльз Лучано по прозвищу Счастливчик, в 1945 году депортированный в Италию, передал бразды правления Фрэнку Костелло, человеку, которому были знакомы все ходы и выходы. Половина судей, политиков и полицейских Нью-Йорка принадлежала Костелло с потрохами, а остальных он «брал внаем». Всем было известно, что он человек мафии, однако это не имело значения. Фрэнк Костелло был знаменитостью, а Нью-Йорк любит знаменитости — и неважно, чем именно они прославились.
Единственным исключением был Вито Дженовезе, очень могущественный капорежиме (глава банды) из той же самой Семьи, считавший, что Лучано должен был назвать преемником его. Дженовезе не любили, однако он, умный и необычайно хитрый, по части зарабатывания денег был настоящим «тяжеловесом». Его банда заколачивала миллионы, и солидный процент этих денег отправлялся наверх к Костелло и Лучано. Дженовезе не только завидовал отношению Лучано к Костелло; он никак не мог смириться с тем, что в отличие от Костелло, который пользовался всеобщим уважением, его самого лишь терпели. Дженовезе поклялся отомстить; на протяжении пяти долгих лет он вынашивал планы избавиться от Костелло. До сих пор этого не происходило потому, что Костелло был слишком силен и слишком хорошо защищен, но в мае 1950 года Дженовезе наконец представился шанс действовать: внимание пяти Семей, правоохранительных органов и вообще всей страны оказалось приковано к другим событиям.
В мае 1950 года сенатор Эстес Кифовер организовал Специальный комитет по расследованию участия организованной преступности в торговле между штатами и объявил о том, что слушания состоятся в четырнадцати крупнейших городах Соединенных Штатов. Однако существовала огромная разница между тем, что наметил Кифовер, и всем тем, что было до него. Слушания комитета Кифовера должны были транслироваться на всю страну с помощью нового средства массовой информации, которое называлось телевидение. Впервые вся нация должна была получить представление об организованной преступности, которая неукротимой колесницей смерти неслась по Америке. Мафия была в ужасе от того внимания, которое будет приковано к ней благодаря телевидению, и Комиссия вынесла постановление: ни в коем случае не допускать насилия, которое привлечет к мафии еще большее незаслуженное внимание. К несчастью, это предостережение не только не остановило Дженовезе; наоборот, он решил воспользоваться им, чтобы устранить Фрэнка Костелло и прибрать к рукам семейство Лучано. И, что самое страшное, по его замыслу участвовать в осуществлении этих планов суждено было моему отцу и мне.