Стоило девочке забраться в кровать, как в дверь постучали и не дожидаясь ответа вошли.
Нарина выглядела взволнованной, она быстро оглядела комнату и напоследок остановила свой взгляд на мне. Сожаление и кажется осуждение. Да что такого-то? Я и племянников так прятала ни раз.
- Завтрак через десять минут. Советую не опаздывать. - Больше ничего не сказав, Нарина вышла из комнаты.
Надо ли говорить, что с Венерой мы подружились?
За завтраком Кирилл сидит на против. У меня кусок в горло не лезет под буравящим взглядом черных глаз, и я давлюсь едой, но упрямо продолжаю есть. Потому что просто сидеть под прицелом этого взгляда невыносимо. Столько ненависти я на себе, наверное, за всю жизнь не испытывала. Мне хочется сбежать в комнату, забиться в дальний угол и просто сидеть, не чувствуя этого взгляда. Была бы моя воля, я бы постаралась как можно меньше пересекаться с мужчиной. И он ведь тоже не получает удовольствие от этих встреч. Но нас словно специально сталкивают. Хотя, почему "словно"? Завтракать, обедать, ужинать - мне велено со всеми. В гостиную меня тащат исключительно тогда, когда там находится Кирилл, и уводят лишь когда, тот уже едва сдерживает свой гнев.
Сама себе я напоминаю куклу: безвольную и безмолвную. Нет, даже ни так, не куклу, а чучело. Знаете, такое, которое используют для затравки собак. В роли тренеров выступают Нарина и Витар, в роли зверя - Кирилл. Мое воображение отчетливо рисует черного поджарого пса, что щерит зубы при виде меня и опасно рычит. Клыки такие огромные, что он с легкостью разорвет меня на части, на спине дыбится шерсть. Настоящий Кирилл зубы в ход не пускает. Он кусает словами. А однажды и вовсе врывается в мою комнату ночью.
Я просыпаюсь от того, что дверь с гулким стуком ударяется об стену, сжимаюсь от страха на кровати.
- Встала, - звучит приказ. - Я сказал - встала! - Рявкает так, что я подскакиваю.
А он хватает меня за руку и тащит к выходу из комнаты, по коридору вниз, в прихожую. Мелкая, я совсем не могу оказать сопротивления, когда мужчина открывает входную дверь и толкает меня за порог. Мороз жжет обнаженную кожу, обледенелые ступени - голые ступни ног. Тоненькая сорочка, жалованная мне матерью Кирилла, совсем не защищала от холода.
- Кирилл, ну что ты от меня хочешь?!
- Правду! Я хочу услышать правду!!! Ты, лгунья!!! Марина жива!
Я стою, смотрю на помешавшегося от горя мужчину, дрожу от холода, а по щекам льются слезы.
- Я правду сказала... Не лгала...
- Врешь! Я знаю, что ты врешь, чтобы добиться желаемого!
Меня спасает Венера, она выскакивает из дома, виснет на Кирилле:
- Нет, папа, Алика не соврала! Пожалуйста, пусти ее в дом! Ну по-жа-луйста!!! Алика не такая как мы - она же заболеет и умрет! Папа, она умрет!
Во взгляде Кирилла появляется осознание. Он быстро отступает, пропуская меня в дом.
Я влетаю в манящее тепло птицей.
- Алика... я... - но слушать я его не желаю, несусь в свою комнату, подпираю дверь табуреткой и быстро одеваюсь. От холода зуб на зуб не попадает. Из-за рта вырываются рыдания, а из глаз текут слезы.
С тех пор я сплю только в одежде, напрочь игнорируя предоставленные мне в пользование вещи. Пуховик я той же ночью тащу в комнату и им же укрываюсь. С обувью сложнее - не спать же в ней, но и ее несу к себе и прячу под кровать. А еще, теперь я сплю беспокойно, просыпаюсь от любого шороха и даже завывания ветра. Я боюсь холода. Меня то и дело морозит, как в ту, мою в первую ночь в доме. Ночами раскалывается голова и чудится, что иней рисует узоры ни только с внешней стороны окна, но и с внутренней, а постепенно и вовсе перебирается на подоконник, ползет по ламинату, ковру и ежедневно все ближе и ближе подбирается к кровати. Мне кажется, порой, что, если иней до меня доберется я окончательно замерзну. Но стоит кому-нибудь зайти, как иней тут же растворяется, исчезает, не оставляя и следа. Я с ужасом осознаю, что медленно, но верно схожу с ума. В обеденный зал меня теперь тащат волоком, разве что в присутствии Венеры я иду добровольно. При ребенке все ведут себя спокойней. Даже Кирилл и тот при дочери держит стойкий нейтралитет.
Нарину беспокоит мое состояние. Она пытается меня уговорить не вести себя столь глупо. Но я только качаю головой. Разговаривать мне ни с ней, ни с кем-либо еще не хочется. Уже поговорила с Витаром и довела себя до очередной истерики.
Мы сидим в гостиной. Кирилла нет, Нарина обмолвилась, что он уехал подавать прошение на карту перехода. Не для меня - для него.