— Не твоё дело!
И отвернулся.
Меня и Лину, как самых рослых, посадили на заднюю парту. Первым уроком снова было чтение. Я так понял, это для того, чтобы мы не измазали чернильными пальцами книги. И тут Интен снова учудил.
— Ал, — сказал он, — возьми книгу и выйди ко мне. Читай на восьмой странице. Внимание! Все хором повторяем за Алом.
«Страшно остаться без мечты. У кого нет мечты — тот не видит дальше своего носа. Он живёт сегодняшней выгодой, не думая о завтрашнем счастье. Если бы не мечта — наши предки никогда не долетели бы до Местрии».
Читал я уверенно, хоть и медленно. Сбился только на слове «сегодняшней», но Интен меня поправил. Все повторяли за мной — и Лина, и Маколей. Только Стип, сидевший впереди Лины, шевелил губами, но не издавал ни звука.
А по оконным стёклам мерно стучал дождь.
Потом мы писали палочки. Я хоть и пробовал раньше, да, видать, изрядно подзабыл, как это делается. Палочки у меня упорно выходили разной длины и валились то вправо, то влево. Да ещё на стол умудрился капнуть чернилами, пришлось оттирать его рукавом.
А вот у Лины палочки получались ровные, тоненькие и аккуратные. Как будто она всю жизнь их рисовала. И как ей это удаётся? Интен подошёл и похвалил её, а на мои художества только головой покачал.
К перемене дождь закончился. Ветер постепенно разгонял тучи. Кое-где уже проглядывало чистое небо. Мы с удовольствием высыпали на улицу.
Ребята опять затеяли играть в мяч. Закатав штанины, они носились по мокрой поляне. Звали и меня, но я отказался — усталость брала своё. Лина возилась с девчонками и сразу с ними подружилась.
Тут я и заметил, что Стип Брэндон куда-то смылся.
Ни на арифметике, ни на истории его не было. Интен то ли не обратил на это внимания, то ли не подал виду. А вот я крепко призадумался. С чего бы это Стипу пропадать посреди уроков? А потом я вспомнил, как он требовал что-то от Маколея, и в голове всё сложилось.
На истории Интен рассказывал про Чёрные времена. Так называлась война между правительством и фермерами, которая произошла сто семьдесят лет тому назад. К тому моменту фермеры окрепли и стали опорой жизни на Местрии. А правительство, образованное сразу после высадки, продолжало тянуть с них соки. Вот фермеры и взбунтовались.
Было несколько стычек, в них погибло больше двух тысяч человек. В конце концов, фермеры победили. С тех пор правительства на Местрии нет. Все важные вопросы решаются на собраниях фермеров и цеховых старост. Да только собрание давно уже не собиралось — незачем. Жизнь идёт своим чередом.
Когда уроки закончились, я отозвал Лину в сторону.
— Пойдём домой через лес, а не по дороге.
И тут Лина опять меня удивила.
— Это из-за Стипа, да? — спросила она. — Думаешь, он побежал за братьями?
И как у меня хватило ума считать её дурой? Да отсохни мой язык после этого!
Я кивнул.
— Давай уйдём первыми, — предложила Лина, — и обгоним остальных. Брэндоны ничего не заподозрят, а мы проскочим мимо них.
Так мы и сделали. Я хотел подкрасться к дороге и посмотреть — не ошибся ли я. Но Лина была против.
— Это неразумно, Ал, — твёрдо сказала она. — Ведь ты не знаешь, где они караулят, и можешь сам попасться. Что я буду делать в лесу одна, если тебя поймают?
«Неразумно», ишь! И откуда только она такие слова знает?
А главное, не поспоришь.
***
Мы не спеша брели по мокрому лесу. Ветер слегка раскачивал макушки сосен. С деревьев падали крупные холодные капли. Иногда они попадали за шиворот, заставляя ёжиться от холода. В низинах утробно урчали квакши. Одинокая ворона, увидев нас, хрипло раскричалась на весь лес. Некоторое время она следила за нами, перелетая с ветки на ветку, потом отстала.
Мы болтали об учёбе и семейных делах, об Интене и моём папаше. Находили общие темы, словно осторожно прощупывали, проверяли друг друга. И по молчаливому соглашению не вспоминали разговор у моста. Очень уж он вышел откровенным, преждевременным.
Я рассказывал Лине, как оставил папашу на крыше овина с бутылкой настойки, а сам ловил её короткие, искоса, взгляды. Она смотрела на меня и одновременно вглубь себя, как будто пыталась в чём-то разобраться. И улыбалась краешком посиневших от холода губ — то ли мне, то ли своим мыслям.
В конце концов, мы сделали порядочный крюк, перешли журчащую речку по узкой мельничной плотине и вышли к посёлку недалеко от нашей фермы. Стемнело. Зеленоватый свет Идры пробивался сквозь мутные облака. Я предложил Лине зайти к нам обсушиться, но она покачала головой.
— Давай завтра, Ал. Сегодня не хочется. Да и мама будет беспокоиться, что меня долго нет.
Тогда я пошёл её провожать. Мы всё так же не спеша добрели до фермы Петера и Ирги. В окне кухни уютно горел огонёк. Мелькнула неясная тень, на мгновение перекрыв свет.
Мы остановились возле калитки, и я поцеловал Лину. Это вышло как-то само собой. Она закрыла глаза, прижалась ко мне. Я почувствовал, как она дрожит, осторожно обнял её, и мы снова поцеловались.
Глава 6
Я сидел дома у дядьки Томаша и смотрел, как тёти Джуди неторопливо разминает глину. Сначала она расплющила её в блин на мокром столе, потом собрала в плотный комок. Покатала его в ладонях и с силой шмякнула о стол. Снова расплющила и опять собрала.
Шмяк!
— С глиной торопиться нельзя, — сказала она, — если в ней останутся пузырьки воздуха, горшок лопнет при обжиге. А то и во время готовки. Прежде, чем лепить — ты вымеси глину, как следует, не жалей времени. Чем лучше вымесишь — тем мягче глина, и лепить из неё проще.
Шмяк!
— Так и с людьми, — тётя Джуди чуть заметно улыбнулась. — Не жалей для них времени, они и станут мягче.
Шмяк!
— Конечно, бывает и глина негодная. Возишься с ней, возишься, а толку нет. Тут уж надо чутьё иметь.
Шмяк!
— И с собой то же самое. Себя вылепить — много терпения нужно. Не один день промучаешься, а то и не один год.
Шмяк!
Тётя Джуди перенесла глиняный комок со стола на гончарный круг. Обжала его ладонями. Села на скамеечку и осторожно нажала на педаль. Круг начал медленно вращаться.
— Глина должна быть в самой середине круга. Чтобы ни вправо, ни влево не шелохнулась.
Она смочила руки в воде и принялась поправлять глину, прижимая её к подставке. Вытянула вверх глиняный конус. Потом прижала сверху ладонью.
— Так несколько раз, — она снова смочила руки и опять принялась вытягивать конус. Мутные брызги разлетелись веером, попали на кожаный фартук тёти Джуди.
— Глина крепче пристанет к кругу, и последние пузырьки воздуха уйдут. На педаль дави равномерно, и не слишком быстро. Руки всё время должны быть мокрые, тогда глина не будет к ним липнуть.
— Тётя Джуди, а где вы берёте столько глины? — спросил я, обводя взглядом полки, занимавшие все стены мастерской от пола до потолка. На полках стояли чашки, тарелки, вазы, кувшины, горшки. Некоторые были природного рыже-коричневого цвета, другие покрыты разноцветной глазурью, или орнаментом.
— Копаю возле реки и вожу тачкой. Раньше Томаш помогал, а теперь приходится справляться самой.
— Хотите, я буду привозить вам глину? Хоть каждый день — мне не трудно! Вы только покажите — какую копать.
Тётя Джуди рассмеялась.
— Глину копать тоже надо уметь, этому не сразу научишься. Чтобы без камушков была, без земли, без песка — чистая. Глина — она словно жена, Ал. Выберешь подходящую — крепкая семья будет, все невзгоды переживёт. Ну, а если ошибёшься — развалится, как негодный горшок.
Снова подняв конус, тётя Джуди воткнула в его вершину пальцы левой руки. Получилось углубление. Тётя Джуди стала осторожно расширять его, придерживая стенки правой рукой. Раз за разом она терпеливо разглаживала чуткими пальцами стенки горшка, поднимала их вверх. Стенки становились всё тоньше, а горшок — всё шире.
Смоченным в воде металлическим скребком она придала горшку бочкообразную форму. Кончиками пальцев выровняла толстый валик глины, который охватывал горловину горшка, сделала его тоненьким и изящным.