Всхлипывая, она страшно проклинала какого-то человека, который то и дело посылает её таскать на базар и к знакомым людям запретную рыбу, сам всех обманывает и её превратил в лгунишку…
— Где он сейчас, этот жмот? — спросил Андрейка.
— В протоке у Соколиной горы. Меня сюда за ведёрком послал.
— Веди нас к нему!
— Что ты! Что ты! — замахала руками рыжая. — Не пойду я к нему больше! Я лучше домой побегу.
— Не врёшь, что он в протоке?
— Вот ещё! Стану я врать…
— Отпустим? — обратился Андрейка ко мне.
Я сказала, что надо отпустить.
Андрейка сказал, что он с Носиком немедленно должен идти к реке — вести наблюдение за браконьером. Мне же наказал по-прежнему сидеть в засаде у погреба.
— Что бы ни случилось, — добавил он, — отсюда ни на шаг! Такое будет тебе, Юля, боевое задание.
И вот я одна. Боязно. Так и кажется, что кто-то из-за дерева подглядывает. Птица прошуршала в кустах, а я её за браконьера приняла…
Хорошо, что я дневник с собой прихватила. Пишу всё, что на ум взбредёт. Это немного успокаивает, отвлекает от лесных страхов.
Только что перечитала в дневнике страницы, которые сама исписала. Там есть слова о наших мальчишках. Странное дело — ещё только вчера я думала о них одно, а вот сейчас хочется написать о них совсем другое. Вот взять, например, того же Андрейку…
Нет, видимо, о мальчишках я напишу когда-нибудь потом, когда время будет. Сейчас не до этого — откуда ни возьмись появился Носик. Без Андрейки.
Я жутко перепугалась — Носик никогда прежде не покидал своего хозяина.
Пёс скулит, суетится, юлит хвостом, царапает ошейником мою ногу. Что-то хочет сказать, а не может. И тут я нахожу в ошейнике записку:
Юля! Засек браконьера. Ни на секунду не выпускаю его из поля зрения. Как только появятся ребята с Шубиным, галопом мчитесь ко мне. Носик укажет дорогу. Буду держаться до последнего.
Что значит — „держаться до последнего“? Наверное, назревает что-то ужасное…
Где же мальчишки? Почему их нет так долго?
Что мне делать? Я сойду с ума от отчаяния. На сердце так тревожно, что, кажется, это от его стука вздрагивают листья на деревьях…
Уже темнеет. Не могу больше ждать. Напишу мальчишкам записку и приколю к дубу над погребом. Пусть они ищут нас возле протоки у Соколиной горы…»
Глава восемнадцатая
БОРОДАТЫЙ ПЕРЕЖИТОК
На реке было совсем тихо. От воды, как от парного молока, стелился по берегу сладковатый дымок, в котором перемешались запахи рыбы и тины, листьев и трав. За темнеющими зарослями осоки бурлила, зажатая берегом и каменной грядой, бойкая протока. В камышах, рассекая крылом воздух, прошуршала утка, жалобно простонала над водой чайка, квакнула лягушка. И снова тишина. Лишь комары надоедливо попискивали над ухом.
Вдруг в камышах — тру-ту-ту — что-то затарахтело.
«Не иначе — лодка…» — определил Андрейка.
Теперь он отчётливо различал силуэт лодки. Выйдя из зарослей, она прошуршала днищем о песок и остановилась.
— Опять двадцать пять! Вот зараза…
Человек, сидевший в лодке, встал, спустил за борт длинный шест, ухватился за него обеими руками. Натужно изогнул спину. Картуз наполз козырьком на самые глаза. Лица не разглядишь. Видна лишь фигура — кряжистая, широкоплечая.
Но вот лодка несколько подалась вперед. Человек поднял голову. Лицо мясистое, крючконосое, со взлохмаченной чёрной бородой.
«Вернулся всё-таки, — обрадовался Андрейка. — Законно!»
Лодка вошла в протоку. Бородач склонился над кормой. Что-то дробно застучало у него под ногами. Словно камушки рассыпались по днищу.
«Грузила, — определил Андрейка. — Сейчас сеть будет выбрасывать…»
И точно — за борт шлёпнулось что-то тяжёлое. Всплеснулась, рассыпав брызги, вода. Новый всплеск. Потом ещё и ещё. Лодка тихо двигалась, оставляя позади себя прямую линию поплавков.
«Знает ведь — сетью рыбачить запрещено, — подумал Андрейка. — А он — у-у, бородатый пережиток! — опять за своё…»
Раскинув сеть поперёк протоки, рыбак проверил, хорошо ли она стоит, и снова завёл мотор. Лодка скрылась из виду. Андрейка не побежал за ней. Зачем пугать браконьера без толку? Он ещё вернётся за снастью…
«А что, если вытащить сеть из воды? Сколько рыбёшки там зазря погибнет!» — Андрейка проворно сбросил с себя одежду и в одних трусах шагнул в реку.