Всех действующих лиц распределили. Один Влас оказался бездействующим.
— Маковкина мы сделаем суфлёром, — сказала Света. — В суфлёрской будке можно сидеть и с двойкой. Никто не увидит.
Началась репетиция.
После первых же реплик бандиты Глеб и Боря поссорились. Каждому захотелось играть роль главаря банды, который по ходу спектакля дёргает звеньевую за косы, ломает ей руки и громко ругается: «Куда спрятала, паршивая девчонка, золотые запасы?.. Молчишь?.. Я вырву твой вредный язык и заставлю заговорить!»
Но тут Света Оленина заявила, что она не позволит мальчишкам дёргать себя за косы, ломать руки и вырывать язык. Стали настаивать, чтобы из текста убрали такие нехорошие слова, как «паршивая девчонка» и «вредный язык».
Когда всё это вычеркнули из пьесы, бандиты примолкли: спорить больше было не из-за чего.
Влас читал текст с выражением, а когда в действие вступали бандиты, начинал так орать, что исполнителей не было слышно.
— Зачем чужую роль играешь, мне говорить не даёшь? — спрашивал Боря Саблин.
— Суфлёр обязан сразу войти во все роли…
— Входи, но только шёпотом.
Влас стал «входить в роль шёпотом». Но бандиты затопали на него ногами:
— Что ты там себе под нос бубнишь? Слова артистам нужны, а не твоему носу.
— Попробуй угоди — то им громко, то им тихо…
— Читай средне, чтобы нас было слышно, а тебя нет.
— Когда меня не слышно, то и тебя, Борька, почему-то не слышно…
Пришлось начинать репетицию сначала. Исполнители с непривычки то и дело путали друг друга: слова, которые должен говорить Глеб, говорил Боря, а Света Оленина произнесла речь главаря банды, забыв, что она — пионерская звеньевая…
— Повторим ещё раз. Охрипнем, но не сдадимся! — сказала Света.
Власу понравилась роль суфлёра — что ни скажи, артисты, словно попугаи, тут же повторяют. Вот так бы на уроках! Но Анастасия Ивановна ставит двойку даже за самую лучшую подсказку.
— За моей спиной, как за каменной стеной, — хвастливо сказал Влас. — Суфлер высшего сорта!
Вечером его поместили в суфлёрскую будку. Там тесно — ни сесть, ни лечь. Можно лишь стоять. Влас выпрямился во весь рост и стал ждать начала представления.
В зале переговаривалась, хлопала сиденьями публика, а на сцене, готовясь к спектаклю, бегал Глеб Горошин с трубкой в зубах. Его не узнать: нос из красной бумаги, волосы из рыжей пакли, а на йогах разноцветная обувка — на правой чёрный кирзовый сапог, на левой — белый валенок. Точно так же был обут и Боря Саблин. Только валенок у него на правой ноге, а кирзовый сапог на левой. Бумажный нос его постоянно отваливался, и Боря ходил по сцене сразу с двумя носами. На голову был нахлобучен дырявый картуз. Таких злодеев и на картинках в страшных книжках не встретишь.
Раскрыли занавес. Боря надвинул картуз ещё ниже и применил бумажный нос на законное место, а у Глеба чуть было не сполз с головы рыжий парик, когда он схватил себя за полосы.
Притихший зал напряжённо следил за разбойничьими происками Бори Саблина и Глеба Горошина. Влас, высунув нос из будки, читал текст пьесы, и бандиты громовыми голосами повторяли шепоток суфлёра.
На сцену выбежала Света Оленина с группой пионеров. Сейчас начнётся самое интересное. Зрители замерли в ожидании.
Света посмотрела на бандитов, ожидая, что ей подскажет Маковкин.
Взъерошенная голова высунулась из-под колпака перед сценой и тут же юркнула обратно, ничего не сказав.
— Да читай же дальше! — прошипела, приблизившись пилотную к будке, Света Оленина.
Влас в ответ строил какие-то непонятные гримасы, пожимал плечами, тыкал пальцем в пьесу перед собой и… молчал.
Света ничего не могла понять. Тогда Маковкин наполовину высунулся из будки — так, что его сразу увидел весь пил, и, потрясая бумажкой, объяснил:
— Последняя страничка куда-то задевалась. Никак не на Иду. Должно быть, в пальто забыл…
У Светы от переживаний задёргались губы и даже выступили слёзы на глазах. Она подбежала к Жене Карпову, дежурному по сцене, и пролепетала:
— Занавес… Закрывай… Не можем же мы целый час стоить с раскрытыми ртами…
Зрители ничего не могли понять, изо всех сил топали ногами и свистели.
Побледневшего Власа Маковкина «бандиты» вытянули из будки и пинками вышвырнули за кулисы. Он стремглав бросился и гардеробную, обшарил карманы своего пальто. Увы! Конец пьесы как в воду канул. Тогда он обследовал за кулисами все тёмные углы, переворошил до дна мусорный ящик, заглянул в артистическую уборную — безрезультатно!