— Ну ладно, ладно. Оставлю ваши уши в покое, — засмеялся Василий Арсеньевич.
Я толкнул Петю локтем:
— Отдавай записку, пока отец добрый…
Петя вскочил со стула. Записка в его руке дрожала, как лист на дереве.
— Вот… Учитель просил… Тебе лично…
Василий Арсеньевич молча развернул записку и стал читать. Брови его насупились:
— В школу требуют. Достукался. Выкладывай, как на духу, за какие твои заслуги удостоился я столь высокой чести?
Петя долго мялся. Сопел и шмыгал носом.
— Ну что же ты? Или совесть заела?
— Меня с самого утра совесть заедает, — оживился Петя. — Так стыдно, что и говорить не хочется от стыда.
— За что же стыдно-то?
— За четвёрку.
— Вот тебе раз! Кто же за четвёрку стыдится! Приличная оценка.
— Моя четвёрка из кола сделана.
— Из кола? Дубового? — прикинулся непонимающим Василий Арсеньевич.
— Да нет же, из чернильного. Кол — это значит единица. Я её в дневнике нечаянно на четвёрку переправил. Александр Фёдорович, наверное, заметил. Хочешь, я четвёрку снова в кол превращу? Сам.
— Ишь какой прыткий! Такую бы прыть да к занятиям…
— Я и к занятиям на все сто отношусь. А то, что я два урока пропустил, не моя вина. В больницу ходил, Александр Фёдорович не верит. Только ты его не слушай. Я правда в больницу ходил. Галчонка на дороге встретил. Подстреленного. Хотел догнать, а он ускакал. Целых два часа за ним гонялся.
— На всё у него отговорки найдутся! Изворотлив, словно уж. Как это тебе нравится? — Василий Арсеньевич покосился в мою сторону. — Может, и Миша Воробьёв в прошлый вторник сам себе фонарь под глазом сделал и нос расквасил? А?
— У Воробья нос слабенький, — несправедливо отозвался о моём носе Петя. — Пальцем тронешь — кровь капает. Мой нос твёрже. Бей не бей, а ему хоть бы хны. А у Зинки Синицыной кожа хуже, чем Мишкин нос. Тонкая. Чуть щёлкнешь — неделю в пятнах ходит. Принцесса!
— Совсем от рук отбился! Морока с тобой, Петька. Придётся нам с Александром Фёдоровичем всерьёз тобой заняться.
Василий Арсеньевич махнул на Петьку рукой и хмурый ушёл на кухню.
— Теперь сразу два фронта откроют, — шепнул мне Петя.
Отец пришёл в школу, когда у нас кончились уроки.
— Пойдёшь вместе со мной в учительскую, — строго приказал он Пете и потянул его за рукав.
Я решил не бросать товарища в беде. Вошёл в учительскую вслед за ним.
Александр Фёдорович пригласил Петиного отца к столу.
— А сына-то зачем, Василий Арсеньевич?
— Пусть слушает да на ус наматывает, проказник. До чего докатился! Отметки в дневнике подделывает!
— Неужели? Что-то не замечал…
— Ворон на улице гоняет. Это вместо уроков-то!
— Не ворону, а галку. Разница, — поправил Петя.
— Ты уж помалкивай, герой! — одёрнул его отец. — Сведёшь родителей в могилу прежде времени. Вон одноклассница от его щипков уже вся в синяках ходит…
— Ну и ну, — от удивления Александр Фёдорович даже привстал со стула. — Признаться, недоглядел.
— Так, может, вы и о потасовке с Мишей Воробьёвым тоже ничего не слышали?
— Когда это было?
— Прошлый вторник. У нас под окном дрались. Как петухи! Стыдоба! Странно, что вы, Александр Фёдорович, этого не знаете. Зачем же тогда записку прислали? Не благодарить же за сынка!
— Конечно, благодарности он не заслуживает. Но я не думал, что дело зашло так далеко, как вы говорите. На Петю глаза мне открыли… А вызвал я вас вот по какому поводу. Школьный сад думаем развести. Саженцы раздобыли, участок определили. Решил посоветоваться с вами как с агрономом…
Александр Фёдорович порылся в бумажной стопе на столе и вынул дневник Пети. Раскрыл его.
— Да, отметка действительно подделана. Придётся разговор о яблонях отложить. Поговорим, Василий Арсеньевич, о сынке…
Тут я понял, что делать мне в учительской нечего, и стал пробираться к двери.
Последнее, что я услышал, были слова Александра Фёдоровича:
— Нам с вами, Василий Арсеньевич, надо сообща, единым фронтом начать борьбу за Петю…
КНИЖНАЯ РАДУГА ВЛАДИМИРА РАЗУМНЕВИЧА
Это было в годы Великой Отечественной войны. Однажды в редакцию газеты «Пионерская правда» почта доставила тетрадь с карикатурами на гитлеровских вояк и со смешными, остроумными подписями. Рисунки и подписи к ним были так хороши и злободневны, что редакция завела для них специальную рубрику «На штыке» и стала помещать из номера в номер — рядом с печатавшимся одновременно рассказом Льва Кассиля «Федя из подплава». Из пионерской газеты рубрика «На штыке» перекочевала во фронтовую печать. И солдаты, показывая друг другу рисунки, обращали внимание, что под ними стоит не совсем обычная подпись: «Рис. ученика Вовы Разумневича. Село Сулак, Саратовская область».