Придя домой в тот вечер, я стояла на кухоньке, подпирая стену, на которой висел телефон. Я жевала один за другим крекеры и консервированные сардины, купленные в бакалейной лавке за углом. И смотрела на часы над плитой, ожидая восьми вечера, когда тариф на межгород снижался, чтобы позвонить отцу.
Подошла Фэй, и мне захотелось повесить трубку. Я никогда не знала, что ей сказать. Сразу возникала дурацкая натянутость. Я понимала, что отец с ней счастлив, и не хотела, чтобы он был один, но тем не менее… Полтора года назад, когда он познакомил нас, Фэй была не в меру вежлива, а я чересчур груба и отвечала на ее бесконечные расспросы с показным безразличием: да, нет, без разницы. Потом я сама стыдилась своего поведения. Я уже была не маленькой, но меня как будто распирало. На самом деле, Фэй была само очарование. Недостаток у нее был один – что она не моя мама. И с этим ни я, ни она ничего не могли поделать.
– Примите звонок от Эли, – сказала телефонистка. – Вы согласны оплатить звонок?
Я всадила вилку в сардину, ожидая решения.
– Да, милочка, согласна, – Фэй прикрыла трубку, и я услышала, как она зовет отца приглушенным голосом: – Герб? Герберт? Подойди к телефону. Это Эли.
Меня покоробило, когда она назвала меня так. Для нее я была не Эли, а Элис. Я слушала, как они бормочут что-то друг другу. Я представляла, как они стоят на кухне, у телефона на стойке, рядом с новой плитой цвета авокадо, которая понадобилась Фэй, поскольку мамина голубая плита не сочеталась с остальной техникой.
Наконец, отец взял трубку.
– Эли? Эли, милая, как ты там?
– Привет, пап. Хотела тебе сказать, что получила работу. В журнале. Уже начала.
Я отметила, что тараторю, словно пытаюсь как можно быстрее втиснуть побольше информации. Я не была уверена, почему так делаю: чтобы сэкономить время – как экономишь слова в телеграмме – или в те дни мне просто было неловко общаться с отцом.
– Ну, хорошо. Рад за тебя. Так, это значит, ты теперь останешься в Нью-Йорке, а?
– Да.
«Разумеется, останусь. Для этого я сюда и приехала».
В трубке стало тихо. Я знала, что отец, если бы не Фэй, задал мне миллион вопросов: Что за журнал? Какая зарплата? Где это находится? Как тебе коллектив? Но правда и то, что его дочь, какой она была до его женитьбы на Фэй, никогда не стала бы ждать два дня, прежде чем поделиться с ним хорошей новостью.
– Пап? Ты еще там?
– Да, да, я тут.
– Элейн Слоун – мамина подруга – помнишь ее? Она помогла мне устроиться.
– О, – похоже, он был удивлен. – Так… э-э… ты с ней общаешься?
– Она очень приятная.
– Хм…
Я положила в рот крекер и ждала, пока он размякнет на языке. Отец помолчал еще на пятьдесят центов, а потом сменил тему. Прокашлявшись, он спросил полушепотом:
– Как у тебя с финансами?
Мне показалось, что он не хотел, чтобы Фэй слышала этот вопрос.
– Я в порядке. Скоро мне заплатят.
Я съехала спиной по стене на пол – провода, к счастью, хватало. В трубке снова стало тихо. На этот раз я решила, что связь прервалась.
– Пап?
Я услышала голос Фэй на заднем плане, но слов не разобрала.
– А, подожди-ка, Эли. Что…
Он накрыл трубку и сказал что-то жене. Я притопывала ногой и барабанила пальцами свободной руки по паркетному полу.
– Что ж, – сказал он, наконец, – поговорим подольше в воскресенье, ага? Когда тариф дешевле.
Когда он закончил разговор, я осталась сидеть на полу, прислонившись к стене, продолжая держать трубку и слушая, как по всей квартире разносятся монотонные гудки.
Глава четвертая
Под конец моей первой недели мы с Хелен принялись преображать ее кабинет. Она верила во взаимосвязь между правильной рабочей обстановкой и продуктивностью. Позже она собиралась заняться и вестибюлем, но первым делом нужно было очистить кабинет от всяких следов ее предшественника и переделать по-новому, иначе она не сможет полностью сосредоточиться.
Так что исчезли ворсистый оранжевый ковер, тяжелая мебель и полосатые шторы, зато появились нежно-розовые обои и цветастые портьеры, а также плюшевый ковер оттенка сахарной ваты. И, хотя это не совсем сочеталось с розовой гаммой, она не устояла против настольных приборов леопардовой расцветки и подушек для новой софы с тем же орнаментом, что и оконные шторы. Добавился и новый туалетный столик, однако Хелен вела дела, сидя в креслице, которое смотрелось бы уместнее в кукольном домике, чем в кабинете начальника.
Когда я об этом спросила, она сказала:
– Ты понимаешь, очень важно, чтобы всякий, кто ко мне придет, чувствовал себя крупнее меня, – я рассмеялась, потому что почти все и так были крупнее Хелен. – Их ничто не должно подавлять. Когда они выйдут из моего кабинета, им надо считать, что все, о чем мы тут договорились, было, в первую очередь, их идеей, – сказала она с лукавой улыбкой.