Ну вот, сказала кошка тихо, теперь ты, Леня, снова нажрешься как свинья! А ведь у тебя за плечами целых три курса политехнического института. Ты, мать твою, Эйнштейн! Нехорошо! Очень нехорошо! Неинтеллигентно!
Леонид до хруста в скулах сжал челюсти и заставил себя улыбнуться даме на прощание. Из последних сил. В тот вечер ему удалось порешать все вопросы и добрести до кровати вполне самостоятельно. Но с этих пор он сторонился котов, кошек, а также людей, которые их содержат. Однако с течением времени почти успокоился.
Он успокоился, а ощущение осталось. Такое послевкусие, полувоспоминание, которое затем в течение нескольких лет развивалось в нем наподобие раковой опухоли. Он был сильным человеком и на самом деле уже через пару месяцев прекратил регулярные возлияния. На задворки памяти, в ее подвалы было вышвырнуто опрокинутое и странным образом очень интеллигентное лицо кошки с огромными ушами. Но такой опыт не проходит бесследно. Как бы нам этого порой ни хотелось.
Хорошо поднявшись на лекарствах, Леонид Лазаревич стал коллекционировать дома в разных частях света. Купил себе фазенду и на Косе. Правда, потом немного пожалел денег. Слишком уж провинциально и убого смотрелся поселок в одну улицу, протянувшуюся на двадцать километров от материка в сторону Южного Полюса земли.
Но затем, скоропостижно разведясь со своей второй женой, бросив всех любовниц, он женился на одной сравнительно молодой женщине из местных. Она очаровала его своей независимостью, знанием европейских языков и полным равнодушием не только к его прошлому, но даже и к деньгам. Ее единственным минусом были эти самые родственники. Стоило Леониду надеть на палец Елене обручальное кольцо, как тут же, словно из-под земли, появились две ее сестры с детьми и мужьями. Но и это, как оказалось, было не очень страшно. Денег родственники не просили, в друзья не набивались. Приезжали пару раз в год на Косу, проводили неделю и уезжали такой же большой и шумной компанией.
Дети с охотой ели мохнатые некрупные персики, мужья сестер пили с Леней сухое самодельное вино и ходили на рыбалку. Жизнь страшно убыстрилась после пятидесяти, и больше не было никакой возможности уследить за ней.
А потом Леонид Лазаревич разорился. Кинули Леню, как лоха последнего, как фраера ушастого. И осталась у него из имущества только эта фазенда, а из денег — один долгосрочный банковский вклад, который он сделал, к своему счастью, на имя жены.
От всего случившегося Леня вмиг постарел и осунулся. Поседел. Постоянно ждал, что его бросит Елена, и специально для этих целей купил карабин Remington 750 Woodmaste. Полуавтоматический. Сразу решил, что, как только она от него уйдет, он забредет как-нибудь утром подальше в заросли и заливы, на самый окаемок Косы, и выстрелит себе в рот.
Она сразу предложила переписать деньги на него. Леонид Лазаревич наотрез отказался. Ему казалось, он так испытывал судьбу. Но он ошибался. Это судьба еще не закончила испытывать его. Однажды Лена, уехав в город по делам, больше домой не вернулась. Машина ее, старенький “Пежо” восемьдесят четвертого года выпуска, обнаружилась на дальнем пляже. Искали тело, но нашли не сразу. А когда нашли, узнать его было очень трудно. Начиналась весна, и оно слишком долго пролежало на жаре и ветру, тесно укутанное душными бордовыми водорослями. Кто-то сделал предположение, что она решила поплавать в шторм и просто запуталась в них. Что ж, предположение ничем не хуже других.
С утра обычно Леня клал в авоську паспорт и сигареты, которые предусмотрительно заворачивал в кулек, бутылку водки, пластиковый стаканчик и отправлялся до вечера гулять по травам и барханам. Купаться он не любил, а гулять, глотая натощак водку, иногда запивая ее водой из родников, он мог. К обеду заползал куда-нибудь в кусты, откуда, страшно искусанный комарами, выползал только к вечеру. Багровый, опухший, шел в магазин и покупал пиво.
Дома долго мылся в душе, переодевался в чистое, садился во дворе под персиком и пил пиво. К тому моменту, когда солнце начинало опускаться за маяк, он уже переставал различать день и ночь.
Как-то часов в пять он проснулся почти отдохнувшим. И почти трезвым. Такое случалось иногда. Стояло раннее нежное сентябрьское утро. В зеркале, повешенном на три гвоздя у уборной, полыхал восход. На белом деревянном столике, покрытом выпавшей за ночь росой, сидел кот и смотрел на Леню.
Ты кто, сказал Леня и два раза сморгнул для наведения должной резкости. Степной кот, ответил серовато-буланый гость, Felis libyca Forster, если тебе это что-нибудь скажет. Так, произнес Леонид Лазаревич и попытался подняться. Сиди уже, доходяга, сказал Форстер. У тебя давление пониженное. Ты просто поспи теперь. Теперь у нас все наладится. Я сошел с ума. Даже не надейся. У нас впереди много времени. И нам есть о чем с тобой говорить. И пить ты бросишь, и людям пригодишься…