— Ну, как себя чувствует моя пациентка?
Римма Ивановна с шумом заходит в палату, но заметив, что Лера спит, замирает у порога.
— Ей надо отдохнуть, — говорит она.
— Да, — соглашаюсь я. — Я зайду к ней позже.
Я встаю на ноги, собираюсь уходить, но тут замечаю на стуле аккуратно сложенную толстовку. Ту самую, мою, в которую я укутал Леру в лесу. Я подцепляю ее пальцами и прижимаю к себе — ей она уже ни к чему.
Бросив последний взгляд на спящую девушку, я выхожу из палаты. Пусть до домика своего отряда проходит как в тумане — за мной неотступно следуют воспоминания о Лере и ее запах, который, кажется, стал даже ярче, чем я помнил. С внезапным озарением я опускаю глаза на толстовку в своих руках и медленно подношу ее к носу. Стоит мне вдохнуть, как губы сами собой растягиваются в легкой улыбке.
Мята и мандарины.
Александрова дурманит меня даже на расстоянии, не прилагая к этому никаких усилий.
26
«Курьер ожидает вас».
Бросаю мимолетный взгляд на часы на запястье и нетерпеливо оглядываю зал в поисках Паши. Он стоит у входа в летний кинозал «Синички» и следит, чтобы все ребята из нашего отряда зашли внутрь.
— Меня прикроешь? — тихо спрашиваю у приятеля, пока парни шумно рассаживаются на места у экрана.
— Иди уже, — с притворным негодованием отвечает он. — От тебя все равно нет никакого толку.
Я благодарно киваю, даже не пытаясь протестовать. Он прав. С самого утра, когда мне пришлось оставить Леру в больничном отделении, я не могу найти себе места. Вроде бы, делаю все, что от меня требуется, но мыслями я не здесь — я в палате у постели Александровой.
Как она себя чувствует? Болит ли у неё нога? Не снятся ли ей кошмары? Девчонка так прочно засела у меня в голове, заполнив собой все имеющееся там пространство, что на контрасте я отчетливо вижу, как пусто там было раньше. До неё. Без неё.
Эти удивленные фиалковые глаза, мягкая улыбка, три веснушки на переносице, белокурые волосы, в беспорядке спадающие на плечи, горделиво вздернутый подбородок, хрупкие ключицы и умопомрачительные ноги — ее образ следует за мной по пятам, куда бы я ни отправился. Наваждение, с которым я устал бороться.
Покинув кинотеатр, я спешу на КПП, где меня ожидает курьер. Расплачиваюсь за букет пионов в крафтовой бумаге и быстрым шагом направляюсь в больницу — прямо сейчас не горю желанием встретить кого-то из знакомых и стать мишенью сальных шуточек. Я знаю, что в будущем этого не избежать — сплетни в лагере расползаются со скоростью света, но пока в отношениях с Лерой мне хочется сохранить приватность. Чтобы она была только моей. Осталось только понять, чего же хочет она.
В больничном отсеке вечером особенно тихо. Впрочем, ничего удивительного — насколько я понял, в настоящий момент из пациентов здесь только Александрова.
— Открыто, — звучит из-за двери знакомый голос, стоит мне тихо постучать в палату.
Толкаю дверь и захожу внутрь. Лера одна. Лежит на постели, приподняв подушку повыше, но стоит ей посмотреть на меня, как она вся подбирается и даже делает попытку встать.
— Лежи, — останавливаю ее, застывая на пороге.
Она затихает. Растерянный взгляд цвета фиалок фокусируется на цветах в моих руках.
— Это тебе, — говорю я, прочищая горло. Делаю несколько шагов по направлению к ее кровати и неловко вкладываю букет ей в руки.
— О, спасибо, — она смущенно отводит глаза и снова делает попытку встать. — Я… Наверное нужно… В воду.
— Оставь, — отмахиваюсь я, разглядывая ее. — Я потом найду, куда их поставить.
— Ладно, — соглашается двушка. — Спасибо.
Я киваю. На мгновение в палате возникает тишина. Лера выглядит сбитой с толку моим появлением и делает вид, что разглядывает цветы. Я использую это время для того, чтобы изучить ее.
Несмотря на отдых, она все еще выглядит бледной и измотанной, а под глазами виднеются залегшие тени.
— Не занята? — спрашиваю я, наконец.
Она отрицательно качает головой.
Захватив стул у стены, я подтягиваю его ближе. Оседлав его, складываю руки на спинке и опускаю на них подбородок — все это, не спуская с неё глаз.
— Как себя чувствуешь?
— Лучше. Мне просто нужно было поспать. Я же всю ночь глаз не сомкнула… — Лера печально усмехается. — Боялась.
— Больше ничего не беспокоит? — пытливо уточняю я.
— Немного болит горло, — она пожимает плечами. — И на ноге уже проступил синяк.
Я киваю и продолжаю смотреть на нее. Чувствую, что смущаю ее, но как-то иначе не выходит. Когда она в комнате, мои глаза подсознательно ищут и фокусируются на ней.
— Спасибо тебе ещё раз, — нервно теребя обертку букета, бормочет Лера. — Катя рассказала мне, как быстро ты среагировал и…
Я молчу. Мне на самом деле нечего сказать. Потому что пока она благодарит меня, я думаю о том, что всего этого можно было бы избежать, если бы я не повёл себя вчера как последний засранец или хотя бы вовремя извинился.
— Могу я задать тебе вопрос? — спрашиваю я, не переставая разглядывать ее.
Лера неуверенно кивает.
— Почему ты пошла туда ночью? Я помню про желание побыть одной и подумать — хочу понять, почему оно возникло у тебя в принципе?
Она опускает глаза. Щеки едва заметно розовеют.
— Мне кажется, если бы я не сбежала в лес, я бы пошла куда-то, где меня не ждали, — она печально усмехается. — Я была очень… Я была не в себе.
— Это я могу понять.
Лера замолкает. Я чувствую: несмотря на то, что последняя реплика осталась за мной, мяч все еще на моей стороне. Нервным жестом ерошу волосы на затылке.
— Я сожалею о том, что сказал и сделал вчера утром, знаешь? — говорю тихо. — Вряд ли это может оправдать меня, но, как ты сказала, я был не в себе.
— Почему? — ее голос такой тихий, что я едва разбираю это единственное слово.
— Потому что сложно справится с собой, когда ты не до конца понимаешь ситуацию, — отвечаю честно. — Мне казалось, что мы с тобой… Что в последние несколько дней мы пришли к определённому взаимопониманию.
Она кивает, но молчит, продолжая с опаской рассматривать меня своими гипнотическими глазищами, словно не знает, чего от меня можно ожидать.
— И потом я нахожу тебя в объятиях Матвея.
От моих слов, в которых даже сейчас сквозит негодование, она едва заметно вздрагивает.
— Это было… Ничего не значило, — возмущённо бормочет она.
— Да, он сказал мне об этом, — соглашаюсь я. — А то, что было между нами? В парке? На Колесе обозрения? Это значило что-то? Потому что я, Лера, в растерянности, честное слово.
— Это значило… — она делает акцент на первом слове. — Для меня значило.
Я вздыхаю. Встаю со стула и, сделав пару шагов, опускаюсь на край больничной кровати. Лера стискивает пальцами ножку букета так, что у нее белеют костяшки. Я инстинктивно протягиваю руку и касаюсь кончиками пальцев ее ладони. Сначала пробегаюсь по выпирающим косточкам, потом просто накрываю сверху.
— Не очень представляю, что нужно говорить в такой ситуации, — нервно усмехаюсь я. Мой собственный голос приглушённый и сиплый. Приходится прочистить горло прежде, чем продолжать. — Ты мне нравишься будет уместно?
— А это действительно так? — с подозрением уточняет она.
— А ты сомневаешься?
— Не знаю, — она ранимо приподнимает плечами. — За все это время ты наговорил мне столько гадостей, что мне сложно понять твои мотивы. И даже вчера…
— За вчера мне хочется извиниться отдельно, — у меня хватает совести поморщиться. — Я повел себя недостойно. В свое оправдание могу лишь сказать, что когда я увидел тебя с Матвеем, перед глазами словно помахали красной тряпкой. Это было… Непривычное для меня ощущение.
— То есть, ты ревновал? — предполагает она, и уголки ее губ слегка приподнимаются в улыбке.