— Кирилл, нас могут увидеть, — шепчет она, пока я целую ее шею.
— Сюда не придут, — убеждаю я грубовато. — А я не могу…
Отбросив сдержанность, я обрушиваю на Леру всю силу своей страсти. Мы словно поменялись местами. Вчера вечером торопилась она, сейчас секунда промедления грозит помешательством мне.
Припав к ее губам, я одним движением проникаю языком во влажную полость ее рта, целую жадно, исступленно, с неудержимой горячностью. От ощущения ее мягких и теплых губ, от сбившегося дыхания, от маленьких ручек, которые шарят по моей спине, у меня плавится мозг. Ноги становится ватными, и я приваливаюсь руками к стене кладовой, подминая под себя Леру. Спина девушки оказывается прижатой к стене, и я подхватываю ее под ягодицы, немного приподнимая, не скрывая своего возбуждения. Я понимаю, что тороплюсь, но возбуждение становится чересчур болезненным, чтобы медлить.
— Хочешь, чтобы я остановился? — спрашиваю я, мысленно содрогаясь от мысли, что она может сказать да. Но Лера отрицательно мотает головой и сама тянется ко мне, кажется, с не меньшей страстью, чем та, что бушует во мне.
Одним резким жестом я задираю ее топ. Ставлю ее на ноги и тяну вниз молнию на шортах, стягивая плотную ткань с бёдер. Лера включается в игру и также нетерпеливо стягивает с меня шорты вместе с эластичными трусами. Ее руки дрожат. Глаза сверкают каким-то безумным блеском, а зрачки почти полностью скрывают от меня фиолетовую радужку ее глаз.
Новая волна возбуждения прокатывается по моему телу. Мысли плывут, похоть затмевает рассудок. Ощущение такое, словно я принял какой-то допинг, от которого кровь быстрее течет по венам. В сознании не остается ничего, кроме ненасытной жажды, желания раствориться в другом человеке без остатка. Давно уже… Точнее, никогда еще я не испытывал подобного примитивного удовольствия.
Голова Леры запрокидывается. Глаза, затуманенные страстью, закатываются. Все ее тело пронизывает дрожь, щеки пылают, она закусывает губу, словно старается удержать крик, а я ощущаю колоссальное удовлетворение.
— Держись за меня, — грубо командую я, заводя ее ладони себе за шею, наслаждаясь тем, каким податливым и покорным становится ее тело в моих руках.
— Хорошо, — сипло отзывается она с готовностью, которая трогает какие-то особые струны в моей душе.
— Я постараюсь быть осторожнее, — и на этот раз в моем голосе помимо страсти слышится просьба о снисхождении.
Ночью я старался продлить наше обоюдное удовольствие, но сейчас все выходит иначе — быстро, резко, неистово. Я забываю про защиту — забываю вообще обо всем. Наше соитие страстное, отчаянное, почти грубое. Оно отзывается мучительными спазмами во всем теле от макушки до кончиков пальцев. Я задыхаюсь, жадно хватая ртом воздух, мощно двигаясь, задавая ритм, за которым Лера безропотно следует.
Когда все заканчивается, я прячу лицо в сгибе ее шеи. Обоняние начинает фиксировать знакомый аромат цитруса и мяты, слух начинает различать громкие басы дискотеки за деревянной стеной, и вместе с тем меня затапливает чувство вины.
Что, черт возьми, я наделал?
— Прости меня, — бормочу я, потрясенный случившимся. — Я сам не знаю… Господи. Я так хотел тебя.
— Шшшш…. — Лера притягивает мою голову ближе, нежно гладит волосы, согревает их своим дыханием.
— Я сделал тебе больно? Я…
— Нет, — она отстраняется, обхватывает мои щёки своими руками, вынуждая меня смотреть ей в глаза. — Слышишь? Ты не сделал мне больно.
— Я потерял голову, — корю себя. — Совершенно сошёл с ума.
— Мне воспринимать это как комплимент? — мягко спрашивает она все еще сиплым от страсти голосом.
— Комплимент… — повторяю я механически. — Лер, мне кажется, я влюбился в тебя.
Она замирает в моих руках. Из ее горла вырывается какой-то свистящий выдох.
— Тебе только кажется? — уточняет она шепотом. — А я отчаянно и бесповоротно люблю тебя.
36
С того дня для меня начинается удивительное лето, до краев наполненное Лерой: ее смехом, ее блеском, запахом ее волос, вкусом ее губ, улыбками, смущением, жизнерадостностью, оптимизмом, способностью делать мир вокруг себя ярче и милее. На бумаге это выглядит до ужаса избито, но, кажется, я не могу надышаться ею. Даже если мы проводим весь день вместе, уже вечером мне ее не хватает. Когда мы не рядом, внутри словно сжимается какая-то пружина, но стоит девушке попасть в поле моего зрения — пружина лопается, и я снова дышу. Полной грудью, легко, беззаботно — так бывает только в ее присутствии.
Еще одно клише: благодаря Лере я постоянно нахожусь в каком-то неизвестном мне ране состоянии перманентного возбуждения. Но относится это не только к физическому влечению, которое, кажется, разгорается все сильнее по мере развития наших отношений: девушка пробуждает во мне целую гамму чувств, которые варьируются от теплоты и нежности до болезненной одержимости. Она заставляет мой мозг работать иначе, показывает мир другими глазами и учит видеть красоту там, где я видел обыкновенность.
Никогда я не надеялся встретить кого-то столь чудесного, как Лера. В ней невероятным образом сочетаются страстность и невинность, женственность и детская непосредственность, ум и дерзость, доброта и строгость, если того требуют обстоятельства. Иногда мне хочется ущипнуть себя — она так хороша и мне с ней так хорошо, что это кажется нереальным.
Наша с ней история развивается стремительно, словно отношения поставили на перемотку. Во многом это происходит из-за того, что мы оба понимаем — отведенное нам время в лагере неумолимо тает, а будущее неопределенное и туманное. Но, как бы то ни было, к концу первой недели нашей любви в лагере не остается никого, кто бы ни знал, что мы встречаемся. Даже Панин, которого я всячески стараюсь избегать, оказывается в курсе моих романтических отношений с его племянницей. К счастью, в них он больше не лезет.
Каждую ночь я засыпаю с мыслью, что завтра увижу Леру. Каждое утро просыпаюсь в нетерпении и жду встречу. По утрам мы вместе бегаем, днем пересекаемся на тренировках, по вечерам стараемся объединить свободное время отрядов, а ночи хотя бы раз в неделю проводим вдвоем, прячась в уединении моей машины или уезжая в город.
Дни летят, сохраняя в шкатулку воспоминаний простые, и в то ж время ценные сюжеты: как мы голышом купаемся в озере на рассвете, как любим друг друга в тени густых деревьев в чаще леса, как не можем расстаться по вечерам, подолгу говоря «до встречи» и целуясь до тех пор, пока нам хватает дыхания. Впервые за долгое время я ощущаю себя по-настоящему счастливым. И только одна вещь омрачает летнюю идиллию — не прекращающиеся ни на день звонки Романа, того самого парня, который вместе с Лерой попал в аварию.
Я с самого начала не делал секрета из того, как отношусь ко всей этой ситуации. Говорил Лере прямо, что он использует ее и манипулирует своим состоянием, чтобы ее контролировать, но она пропускала мои опасения мимо ушей. В конце концов, когда звонки внезапно прекратились, я начинаю подозревать, что она скрывает от меня сам факт того, что они общаются. При мне она больше никогда не снимает трубку. Думаю, она специально выключает звук на телефоне, чтобы я даже не понимал, когда этот Рома звонит. Несколько раз за две недели она уезжает к нему, чем приводит меня в состояние бессильной ярости. Я предлагаю отвозить ее сам и ждать ее в машине, но Лера категорически отказывается, настаивая, что навещать его — это ее и только ее обязанность, которой она не готова со мной делиться. Это злит, нервирует, расшатывает и без того хрупкую картину наших отношений, но, в конце концов, я вынужден принять это. Потому что, что еще мне остается?
Однажды утром, когда мы с ней отдыхаем после пробежки, привалившись спинами к поваленному бревну у озера, я завожу разговор, ход которого продумывал уже некоторое время.
— Лер, когда лето закончится, — начинаю я неуверенно, поглаживая ее ладонь, которая покоится на моей коленке. — Поехали со мной в Москву.