— Не спится? — спрашиваю я вместо приветствия, останавливаясь в паре метров от нее.
Девчонка дергается и резко оборачивается, явно застигнутая врасплох моим появлением.
— Я тут… — она смущенно улыбается и небрежным жестом отводит с лица выгоревшую прядь волос. — Привет. Не спится, да. А ты?..
— А я бегал.
На мгновение между нами повисает неловкая пауза. Александрова нервно вертит тонкое колечко на мизинце и смотрит куда угодно, но только не на меня, я же наблюдаю, как ее молочные щеки медленно покрываются краской. Занимательное зрелище.
— Я хотела устроить квест для девочек, — произносит она, первой не выдерживая молчания. — Безумно хочу спать, но я так загорелась идеей, что не смогла оставаться в кровати ни секундой дольше. Вот, пришла к карте, чтобы маршрут набросать.
Меня словно током прошибает. Не выспалась она, твою мать. Хоть бы постеснялась мне говорить об этом!
— Удивительная самоотверженность, — цежу я сквозь плотно сжатые губы, сканируя ее лицо.
От моей грубости фиалковые глаза удивленно распахиваются, а между аккуратных бровей появляется морщинка.
— Что ты хочешь этим сказать?
В ожидании ответа, Александрова прячет руки в карманы коротко обрезанных шорт. Мои глаза не упускают ни малейшего движения — я вижу, как от ее манипуляций натягивается плотная ткань на бедрах, а на футболке, заправленной в шорты, появляется новая складка. Это какая-то изощренная форма мазохизма — изучать ее фигуру, но когда ты начал, остановиться почти невозможно. Поэтому мой взгляд поднимется выше — к округлой груди, потом скользит по скромному вырезу футболки и замирает на плавной линии шеи. Как же бесит, что все в ней так идеально!
— Держись подальше от Матвея, — выталкиваю свое предупреждение. — Он не для тебя.
Мне кажется, что на мгновение девчонка лишается дара речи. Выглядит настолько обескураженной, что я начинаю сомневаться в достоверности своих предположений. Но уже следующая фраза ставит все на свои места.
— Моя личная жизнь — это не твое дело. Впрочем, Матвей тоже взрослый мальчик, — с сарказмом говорит она, мятежно вздергивая подбородок. — Без тебя разберемся.
— Кто он для тебя? — рычу я, поражаясь собственной злости. — Очередная игрушка, которую ты выбросишь и заменишь другой
Ее глаза темнеют, но понять, что в них прячется — вина, стыд или обида, — я не могу.
— Здесь бы подошло слово «друг», но тебе этого, конечно, не понять, — огрызается она, метая в меня импровизированные молнии. — Господи, что наговорил тебе Вадим, что ты такого обо мне мнения?
Имя Вадика, неосторожно сорвавшееся с ее губ, распаляет меня еще сильнее, но накатившая волной ярость чудесным образом прочищает голову: я понимаю, что мне пора закругляться. Искушение схватить Леру и заставить ее замолчать любыми способами становится чересчур сильным, а к возможным последствиям этого физического противостояния я пока точно не готов.
— Я тебя предупредил, — бросаю холодно и отворачиваюсь.
— А то что? — несется мне в спину.
А то, сука, мы оба горько пожалеем.
9
— У тебя что-то случилось?
Я поднимаю глаза от тарелки с обедом и хмуро смотрю на Пашу, который лихо перекидывает ногу в модном кроссовке через лавочку и усаживается за стол напротив меня.
— Нет, с чего ты взял? — говорю подчеркнуто спокойно, чтобы не вызвать лишних подозрений, но по выражению лица приятеля вижу, что он мне не верит.
Паша всегда отличался особой наблюдательностью. Матвей не такой — он невнимательный и порой ветреный, а этот если вцепится в тебя — не отстанет, пока не выяснит, в чем дело.
— Все утро хмурый и нелюдимый, а наши мальчишки, между прочим, двадцать минут назад сделали всех в состязании по стрельбе из лука и взяли десять очков.
Делаю попытку улыбнуться, но выходит лишь кривая гримаса. Отряд молодец, и в любой другой день я бы за нас порадовался, но сейчас не могу. Голова забита мыслями об Александровой и нашей утренней стычке. Вот что она за девка такая? Все отравляет своим присутствием. Даже родную «Синичку», с которой у меня связано столько теплых воспоминаний, смогла изгадить.
Когда я вернулся с пробежки, Матвей все еще спал. Он пропустил завтрак. Александровой на нем я тоже не видел. Впрочем, и на стрельбище, где проходило состязание по стрельбе из лука, никто из них не явился. В конец измаявшись от мысли, что они могут быть вместе, я оставил отряд на изумленного Пашу и ушел проветрить мозги за территорию лагеря. И вот теперь он и его любопытство настигли меня за обедом в столовой.
— Нормально все, — бурчу я, вгрызаясь зубами в бутерброд, вкус которого даже не чувствую.
— Как скажешь, — иронично тянет Паша, стреляя в меня глазами, а потом быстро переключается на другой вопрос: — Руководство попросило нас синхронизировать списки выходных на ближайшую неделю. Матвей хотел в понедельник поехать в город. Я думал про четверг. Ты же ближайшую субботу бронировал, если не ошибаюсь?
— Угу, — отвечаю угрюмо.
Суббота — это встреча с Таней. Встреча с Таней — почти стопроцентный секс. Секс — то, что мне как воздух необходимо, чтобы сбросить напряжение. Я, черт возьми, живу, чтобы наступила суббота.
— Ты такой унылый, когда без настроения, — морщится приятель и, взяв в руки ложку, налегает на борщ.
Показываю ему средний палец и отодвигаю от себя поднос с едой. Хочу сказать, чтобы не лез ко мне, но тут на горизонте появляется Александрова в компании вожатой Кати, и я мгновенно забываю о Паше и его любопытстве. На стерве ярко-желтое платье с воротником-поло и белые кеды. Светлые волосы струятся по плечам, на губах играет легкая улыбка. Солнце светит ей в спину, создавая вокруг нее светящийся ореол. Если бы не знал ее подленькое нутро, сказал бы, что выглядит она сейчас как ангел.
Проследив за моим взглядом, Паша издает понимающий смешок.
— Дружище, так вот оно что! — довольно скаля зубы, шипит он. — Это новенькая что ли причина твоего поганого настроения?
— Чушь не неси, — огрызаюсь я, в глубине души понимая, что слишком бурной реакцией выдаю себя с головой.
— Ты бы видел лицо свое, Кир, — Паша силится подавить приступ смеха. — Скажу тебе прямо, ты спалился.
— Это не я спалился, а Матвей, — цежу я так злобно, что Паша удивленно таращит на меня глаза.
Господи, да что со мной происходит? Весь дискомфорт, накопившийся за утро, выливается в совершенно несвойственную мне раздражительность, направленную на ни в чем неповинного Пашу.
— А Матвей тут причем? — приподняв брови, уточняет друг после длительной паузы.
— Он с ней обжимается, не я, — к счастью, мой голос звучит чуть спокойнее.
— Так вот что тебя беспокоит? — изумляется приятель.
— Меня это не беспокоит.
— Ну, ладно, — он задумчиво прикусывает губу. — Тогда ты не расстроишься, узнав, что она ему не по зубам и вчера он до утра облизывал Ларису.
Простите, что? Наверное, я не могу скрыть удивления перемешанного с облегчением в своем взгляде, потому что Паша начинает ржать как конь.
— Сочувствую, друг, — говорит он с дружелюбной иронией. — Но, кажется, и тебе там ничего не светит. Новенькая за пару дней лихо отшила физрука и Матвея. Не похоже, что ее интрижка в детском лагере интересует.
— Мне и не надо. Уймись уже, ладно? — прошу я, переваривая полученную информацию.
— Телки — это боль, — философски замечает друг.
— Больно тебе будет, когда я тебя в стритбол сделаю, — хватаюсь я за шанс сменить тему.
Паша демонстративно прижимает руку к сердцу и широко улыбается.
— Неужели печальный принц соизволит сыграть со мной?
В стритбол мы с Пашей играем не в первый раз, но в первый раз выиграть становится для меня делом принципа. Терпеть не могу становиться объектом шуток, особенно на такую деликатную тему, как моя идиотская одержимость Александровой.