Кетлин была самой хорошенькой из сестер О’Рурк: рыжеволосая, голубоглазая, с розовым, очаровательно веснушчатым личиком и потрясающей улыбкой, которая заставляла отца рассказывать легенды о сельских красавицах Ирландии – той самой Ирландии, в которой он никогда не бывал… Кетлин была неоспоримо прекрасна. Но так же неоспоримо она была умственно отсталой и в возрасте семи лет все еще ходила в детский сад, в то время как ее сверстники прилежно осваивали в школе премудрости чтения и азы арифметики. Иногда ее отчаянное старание понять простейшие вещи заставляло Майка выскакивать во двор и, спрятавшись в туалете, в одиночестве бороться с подступавшими к горлу рыданиями. Каждое утро, помогая отцу Кавано служить мессу, Майк молился, чтобы Господь помог его сестре стать такой, как все. Но Бог что-то не спешил откликаться на просьбы мальчика, а замедленное развитие Кетлин становилось все более и более очевидным.
Майк успокоил Кетлин, приготовил ей на ужин тушенное мясо с луком, картофелем и густой подливкой, а потом уложил малышку в кровать Мэри, стоявшую наверху, под низкими стропилами.
Убедившись, что с сестренкой все в порядке, он спустился вниз, к Мемо.
Майку было девять лет, когда с Мемо – матерью его мамы – случился первый удар. Он помнил, какой переполох начался в доме, когда бабушка вдруг перестала быть привычной для всех властной хозяйкой на кухне и превратилась в умирающую женщину в гостиной. Майк не знал слова «матриархат», но помнил функциональное определение: старая женщина в переднике в горошек, вечно толкущаяся на кухне или что-то шьющая на своем излюбленном месте в гостиной, без труда умевшая решить любую проблему и найти выход из любого положения, единственный человек, которому удавалось несколькими ласковыми словами вывести дочь из нередких приступов депрессии или резким выговором вернуть зятя домой из пивной, куда его затащили друзья, – это Мэри Маргарет Холлиган. Ведь именно Мемо избавила семью от финансового краха, когда отца на год уволили из пивоварни Пабста. Майку в то время было шесть лет, и он до сих пор помнил нескончаемые беседы на кухне, протесты отца: «Это ведь ваши сбережения» – и настойчивость бабушки. И именно Мемо спасла восьмилетнего Майка и Кетлин, которой незадолго до того исполнилось четыре, от самой настоящей гибели, когда на Депо-стрит каким-то непонятным образом оказалась бешеная собака. Майк сразу заметил, что животное ведет себя как-то странно, остановился, медленно отступил назад и велел Кетлин сделать то же самое. Но девочка любила собак и, не осознавая опасности, бесстрашно топала маленькими ножками. Когда Кетлин приблизилась к рычащему, с капающей из пасти слюной чудовищу на расстояние вытянутой руки и собака, уставившись на нее, приготовилась прыгнуть, все, на что был способен Майк, – это закричать тонким, пронзительным голосом, даже не похожим на его собственный.
И тут появилась Мемо: передник в горошек развевается по ветру, в правой руке зажата метла, сбившийся с головы платок болтается на шее. Подхватив Кетлин с земли, она с такой силой огрела метлой собаку, что та взлетела в воздух и приземлилась аж посередине улицы. Мемо передала внучку Майку и спокойным, но непререкаемым тоном велела ему отправляться домой, а сама снова повернулась к собаке, которая уже пришла в себя и готовилась к новой атаке. Мчась к дому с Кетлин на руках, Майк оглянулся через плечо, и зрелище, представшее его глазам, осталось в памяти навсегда: бабушка, широко расставив ноги, застыла в угрожающей позе, платок развевается вокруг шеи… она ждет… ждет… Позже констебль Барни говорил, что даже представить себе не мог, как это собаку, а тем более бешеную собаку, можно убить обыкновенной метлой, и что миссис Холлиган почти размозжила чудовищу голову.
Барни произнес тогда именно это слово: «чудовище». И с тех пор Майк пребывал в твердой уверенности, что, какие бы чудовища ни являлись по ночам, его Мемо сумеет дать им достойный отпор.
Но меньше чем через год после этого события Мемо слегла. Первый удар был тяжелейшим: бабушку парализовало, ее лицо, всегда удивительно живое, отражавшее массу эмоций, сделалось совершенно безжизненным. Доктор Вискес сказал, что смерть Мемо – вопрос всего лишь нескольких дней, ну, может быть, недель.