Вот и сегодня, в четвертый день лета 1960 года, длинный линкольн мистера Эшли припарковался у западной стороны эстрады, на специально приготовленном для него месте, и мистер Тейлор, мистер Сперлинг и другие члены городского совета помогли выгрузить массивный проектор с деревянной платформой на эстраду. Зрители торопливо расселись на скамьях и разостланных прямо на траве одеялах, детей шуганули с нижних ветвей ближайших деревьев и из их тайника под эстрадой. Родители усадили их на задние сиденья пикапов, вручили мешочки с попкорном и парк погрузился в напряженную тишину ожидания. Над верхушками вязов небо становилось темнее и темнее, и вот полотно экрана на стене кафе вдруг ожило светом.
Дейл и Лоуренс вышли из дому довольно поздно, потому что ожидали возвращения отца, чтобы отправиться на Бесплатный Сеанс всем вместе. Но он не вернулся, зато позвонил около половины девятого и сказал, что он уже в дороге и чтобы шли без него. Мама приготовила попкорн, вручила каждому из мальчиков по коричневому бумажному пакету с хлопьями и по пятьдесят центов на лимонад в парке и велела нигде не задерживаться после конца фильма, а идти прямо домой.
Брать велосипеды они не стали. Обычно ни один мальчик не шел пешком туда, куда можно было доехать на велосипеде, но для двух братьев ходить в кино пешком было освященной временем традицией, идущей с тех времен, когда Луренс был слишком мал, чтобы иметь свой собственный велосипед и Дейл вынужден был отводить его в кино за руку, держа его особенно крепко на перекрестках молчаливых улиц.
Сейчас улицы были такими же молчаливыми. Свет на вечернем небе угас, но оно еще не рассветилось звездами, промежутки между вязами казались опустившимися к земле, темными облаками. Воздух благоухал запахом свежескошенных трав и распустившихся цветов. В садах и густых изгородях уже зазвучала ночная симфония сверчков, а в ветвях засохшего тополя возле дома миссис Мун уже пробовала свой голос сова. Черный массив Старого Централа высился над пустынными спортивными площадками, и мальчики торопливо миновали его, пробежали по Секонд Авеню, и свернули на запад на Черч стрит.
Здесь на каждом углу имелись уличные фонари, но под огромными деревьями царила непроглядная тьма. Дейл предложил брату пробежаться, чтобы не пропустить мультфильм, но Лоуренс боялся споткнуться на неровных камнях тротуара и просыпать попкорн, так что они ограничились тем, что пошли быстрым шагом, отмеряя футы темноты под деревьями. Большие старые дома на Черч стрит были либо совсем темными, либо слабо освещались черно-белыми экранами телевизоров, мерцание которых виднелось сквозь распахнутые окна или двери. На некоторых из крылечек светились огоньки сигарет, но самих курильщиков видно не было. На углу Третьей и Черч Стрит, там, где доктор Рун снимал комнату на втором этаже старого пансиона миссис Самсон, Дейл и Лоуренс перешли на другую сторону, туда, где стоял старый кирпичный дом. Возле него располагался каток, летом конечно закрытый, и свернули налево на Брод Стрит.
– Похоже на Хэллоуинnote 10 – тонким голоском проговорил Лоуренс. – Будто все попрятались в темноте, чтобы мы их не видели. А мешок с попкорном это моя сумка для выкупов, и никого нет дома…
– Помолчи, пожалуйста, – приказал старший брат. Из парка уже доносились звуки музыки, это шел мультфильм киностудии «Уорнерс Бразерз». Темный туннель Брод Стрит остался уже позади, лишь несколько окон светилось в больших викторианских особняках, отступивших далеко вглубь улицы. Один из них, принадлежавший Первой Пресвитерианской церкви, которую посещало семейство Стюартов, бледно светился своими окнами на углу, как раз напротив почты.
– Что это? – вдруг прошептал Лоуренс, останавливаясь и крепко сжимая в руках кулек попкорна.
– Ничего. Ты о чем? – Дейл тоже остановился.
Из темноты над вязами и даже будто из их ветвей послышалось какое-то странное шуршание и поскрипывание. – Там ничего нет, – поспешил успокоить брата Дейл, и, потянув того за руку, пошел вперед… – Наверное, птицы, – но Лоуренс не двигался. Тогда Дейл добавил, – Или летучие мыши.
Дейл отлично видел летучих мышей, их темные тени мелькали в просветах между ветвей то в одну, то в другую сторону, их крылья трепетали в воздухе.
– Это просто летучие мыши, – повторил Дейл и снова потянул брата за руку.
Но тот стоял, не двигаясь.
– Ты послушай, – прошептал Лоуренс.
Дейл хотел было поддать ему слегка сзади или ухватить за ухо и протащить оставшиеся полквартала, но вместо этого он остановился и тоже прислушался.
Шуршали листья. Доносился звуковой фон фильма, приглушенный расстоянием и влагой, рассеянной в воздухе. Хлопанье кожаных крыльев. Голоса.
Над головами мальчиков, в наполненной движением суете вместо почти ультразвукового писка летучих мышей раздавался тихий гомон тонких, злых голосов. Крики. Визг. Ругань. Проклятия. Большая часть звуков была на грани понимания, сводящий с ума звукоряд, совершенно не различимый по смыслу, походил на крикливую беседу, плохо слышную из соседней комнаты. Но два голоса слышались довольно явственно.
Дейл и Лоуренс застыли на тротуаре, задрав головы и глядя наверх, они продолжали сжимать в руках кульки, а летучие мыши выкрикивали их имена голосами, которые походили на скрежет зуба по классной доске. Далеко, далеко голос Поросенка Порки произнес: «В-в-в-вот и все, ребятки!».
– Бежим! – шепотом скомандовал Дейл.
Джиму Харлену не разрешили пойти сегодня на Бесплатный Сеанс в парк. Его мать уехала в Пеорию на очередное свидание и сказала, что он уже достаточно взрослый, чтобы оставаться дома без няньки, но не настолько взрослый, чтобы одному разгуливать по городу. И теперь Харлену пришлось сооружать в своей постели чучело, которое должно было изображать его, лежащего лицом к стене. Из своих джинсов он устроил ноги и спрятал их под одеяло, просто на всякий случай, если мать вернется домой раньше и захочет его проверить. Но это вряд ли. Она никогда не приходила домой раньше часа или двух ночи.
Харлен прихватил с буфета пару бутербродов в качестве киношной закуски, вывел велосипед из-под навеса и рванул по Депо Стрит. Он досматривал фильм по телевизору и сейчас на улице оказалось гораздо темнее, чем он думал. Следовало торопиться, он не хотел пропускать мультфильм.
Улицы были пусты. Харлен знал, что все, кто был в состоянии водить машину и был не настолько глуп, чтобы смотреть Бесплатный Сеанс, уже несколько часов назад уехали в Пеорию или Галесбург. По крайней мере уж он-то точно поступил бы именно так.
Джим Харлен не собирался задерживаться в Элм Хэвене. Независимо от того, выйдет ли его мать за кого-нибудь из своих ухажеров – хоть за того механика из гаража, который просадил все свои деньги, пока с ней встречался – он уедет отсюда. В крайнем случае сбежит через год или два. Харлен завидовал Тубби Куку. Толстяк, у которого мозгов не больше, чем на двадцать пять ватт, и то понял, что из Элм Хэвена надо рвать когти. Конечно, Харлен был в совершенно другом положении, чем Тубби, если судить по беспробудному пьянству его отца и глупому виду матери, но и у него были свои проблемы.
Он ненавидел свою мать за то, что она после развода взяла себе старое имя, а ему оставила имя отца, которого в ее присутствии даже упоминать не разрешалось. Он ненавидел ее за то, что она по пятницам и субботам уезжала из дому, надевая декольтированные блузки и сексуальные черные платья. Это даже немного смешило Харлена, как будто его мать была одной из женщин, изображенных в журналах, которые он прятал в тайнике своей кладовки. Он ненавидел ее, когда она курила, оставляя на окурках полукруглые следы губной помады, а он воображал такие же следы на щеках этих подонков, которых он даже не знал… Или на их телах. Он ненавидел ее за то, что она много пила, хоть и старалась скрыть это, притворяясь скромницей, но он всегда это замечал по ее подчеркнуто тщательному выговору, замедленным движениям и тому, какой слезливой она становилась и как сентиментально лезла к нему с поцелуями.
Note10
День Всех Святых, когда по традиции уместны всякие розыгрыши, трюки с переодеванием, прятками, а дети ходят по домам и со словами «наказание или угощение» берут у членов семьей выкуп.