Зина возвела глаза к потолку, но терпеливо объяснила:
– Ты можешь получить работу. Стать певчей в хоре, и не здесь, а в городе. А там глядишь, тебя заметит какой-нибудь мужчина и возьмёт замуж.
Внизу Яринка тихо буркнула что-то очень похожее на "задница", чем снова заставила переживать Настусю. А я подумала над словами Зины. Хочу ли я петь в церковном хоре? Петь мне нравилось, но не то, что заставляли учить в церкви – бессмысленный набор непонятных исковерканных слов. "Иисус воскрес из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав" – что это вообще? Как можно подарить живот, и зачем он тем, кто "во гробех"? Я пробовала спрашивать об этом у батюшки Афанасия, но он пустился в такие путанные и долгие объяснения, что я зареклась больше заикаться на эту тему. Живот так живот.
То ли дело медвежья колыбельная. Её поёшь и как живого видишь тощего бурого мишку, растерянного бродящего среди сугробов, и не понимающего, куда подевались трава и цветы, вкусные ягоды и пчёлы, несущие ароматный мёд? И жалко его, и хочется чем-то помочь, а голос от жалости делается тонким и звенящим, и летит ещё выше, особенно когда заводишь припев:
– Просто ложись и спи, лето во сне придёт…
Только разве позволят мне во время службы петь про медведя?
– Да ну, – отмахнулась я от Зининого предложения, – Это что, я буду как наши певчие, постоянно ходить в платке и с кислой рожей? Не хочу.
Зина махнула на меня рукой, и полезла под одеяло. Настуся последовала её примеру. Я же свесилась с кровати, и, глянув на Яринку, многозначительно кивнула в сторону двери – "Пойдём, договорим?". Но Яринка с сожалением кивнула на часы. Впрочем, это нас не остановило. Под подушкой у каждой хранился блокнотик с ручкой, как раз для таких случаев. И мы принялись писать и передавать друг другу записки, в свете крошечных ночников, висящих над постелями. И ещё до того, как Агафья прошлась по дортуарам, веля всем гасить свет, план завтрашней ночной вылазки был готов.
Из комнаты Агафьи донёсся могучий всхрап и Яринка шепотом запела:
– Нас крылом огородив, добрый ангел сны принёс…
С трудом сдержав рвущийся хохот, я пихнула её локтем в бок. Босиком, с распущенными волосами, держа обувь в руках, мы выбрались на лестницу и, переглянувшись, беззвучно засмеялись.
Весь день я нервничала и переживала, думая о предстоящей афере, и Яринка, судя по непривычной молчаливости тоже. Но зато когда время пришло, нами обеими овладело дурацкое веселье. С трудом мы дождались полуночи, по очереди дежуря на подоконнике и следя за охраной. Охранники делали обход территории раз в час. И когда после двенадцати они прошли под окнами в обратном направлении, мы начали собираться. Осторожно оделись, стараясь не шуршать одеждой, и настороженно поглядывая на наших соседок. Но те спали младенческим сном, и устроенной нами возни не слышали. Коридор мы миновали тоже благополучно, а на лестнице уже можно было и обуться.
– Вот Агафья храпака даёт, – хихикнула Яринка, застёгивая сандалии, – Если бы не знала, что это, подумала бы – собака рычит.
Я шикнула на неё, но сама не выдержала и тоже захихикала. Так, хихикая, мы и стали спускаться вниз. Двери, ведущие на другие этажи были закрыты, но учитывая то, что комнаты воспитателей находились у самых этих дверей, нам бы следовало вести себя потише. Однако странное, будоражащее кровь веселье, не позволяло этого сделать.
Вестибюль на первом этаже встретил нас прохладой и приглушенным на ночь светом. Распятый мозаичный Иисус укоризненно смотрел со стены. Я вспомнила, что потерпел от Яринки его близнец в корпусе мальчишек, и снова не сдержала смеха.
Входную дверь на ночь закрывали на массивный засов, хоть и не понятно от кого. Я потянула его на себя, но он оказался неожиданно тугим.
– Блин… не открывается.
– Ну-ка, – Яринка встала рядом со мной, – Раз, два, три!
Мы дёрнули одновременно, и засов неожиданно поддавшись, лязгнул так, что эхо отозвалось на лестнице. Испуганно переглянувшись, мы не сговариваясь, юркнули в приоткрывшуюся дверь, и тут же прижались к ней спинами, одновременно глянув вверх. Там, хищно нацелившись единственным глазом на крыльцо, висела камера.
Скользя вдоль стены, прячась в её тени, мы добрались до угла корпуса. Дальше оказалось ещё проще. По газонам, вдоль подстриженных кустов, служивших отличным укрытием, до прудика, а уже там – рукой подать деревья. Возле пруда мы задержались. Здесь предстояло миновать широкое открытое пространство, которое захватывала одна из камер, пусть и находящаяся в отдалении. Теперь всё зависело от того, насколько внимательна охрана.