Умка опять пожал плечами и бросил ей рыбёшку — не жалко.
Росомаха жадно съела подарок и сказала:
— Тоже мне, расщедрился! С такой мелочи я не раздобрею. Давай ещё.
Умка не возражал. Мало — пожалуйста, на тебе ещё рыбку и ещё, кушай на здоровье. Росомаха ела торопливо, рыча и оглядываясь, — вдруг сейчас отнимут?
Подошли медвежата Бхалу и Тедди и стали смотреть, как она ест. Ждали — вот сейчас насытится, тогда и им рыбки достанется.
Вскоре Росомахино брюхо раздулось, а Умка всё подбрасывал ей трепещущих рыбёшек.
— Ну, теперь ты добрая? — спросил он наконец.
Росомаха не ответила: ей было трудно дышать.
— Давай поможем, а то тебе всё не съесть, — предложил Тедди.
Росомаха только зарычала сдавленно: мол, не дам. И тут её стошнило.
— Фу, обжора, — сказали медвежата, брезгливо пятясь.
Тогда Росомаха подскочила к ним и толкнула обоих в воду. А сама — в кусты. Нет! Не хватит в реке рыбы, чтобы раздобрить Росомаху. Даже будь хоть у неё брюхо резиновое.
Чёрный Тедди тут же выскочил из речки и бросился за обидчицей — догнать и наказать. Он даже не заметил, что лохматого Бхалу сбило с ног течение и потащило с собой, перекувыркивая и ударяя о камни. А полярный медвежонок Умка в это время с удовольствием резвился в холодной воде, нырял и плескался — он и не понял, что его южный товарищ попал в беду. Да Умке, прирождённому пловцу, и в голову бы не пришло, что вода может быть опасна… Застенчивая же Панда по обычаю сидела ко всем спиной, а в зубах у неё трещали неизменные ивовые прутья, поэтому и она ничего не увидела и не услышала.
Так и получилось, что встревожилась происшествием только бабушка Коала. Она висела на ольховом суку и всё видела, всё поняла. Но бабушка Коала — она ведь такая медленная, пока спустится, пока соберётся что-нибудь сказать, уже и спасать будет некого…
И вдруг на медведицу Аксинью Потаповну, некстати задремавшую под ольхой, что-то как свалится да как заверещит пронзительно прямо в ухо:
— Потапна, бежим, нашего губачонка рекой унесло!
Медведица подпрыгнула и замотала головой, ещё не понимая, куда надо бежать и кто её разбудил.
— К речке, к речке, Бхалу тонет!
Это кричала Коала, крепко вцепившись в медведицын затылок. Никто ещё не слышал от австралийской бабушки такого громкого голоса, таких быстрых слов, но удивляться было некогда. Аксинья Потаповна огромными прыжками бросилась к реке и помчалась по берегу, вглядываясь в буруны и водовороты. Медвежонка нигде не было.
— Не видишь? — спросила она Коалу.
— Я смотрю, — ответила та. — Бежим, его быстро несло.
Дело решали минуты. Долго ли захлебнуться в ледяной воде, стукнуться головой на перекате? Хоть бы уж за корягу какую зацепился… Нет, не видно, не видно — пропал ребёнок…
Чудо пришло с неба. Огромная бурая птица спикировала с высоты, что-то выхватила когтями из пучины и, мощно взмахивая крыльями, понесла свою добычу над волнами.
— Беркут, — сказала Аксинья Потаповна.
— Бхалу, — сказала Коала.
Да, в когтищах беркута безжизненно висело тельце медвежонка, с которого, как с мочалки, бежала вода.
— Эй, не уноси! — закричала медведица. — Это мой, не ешь его!
Беркут на лету оглянулся с насмешливым прищуром, покачался с крыла на крыло и опустил свою ношу на бережок. Сам же какими-то танцевальными прыжками — боком, боком — перебрался на сломанное дерево. Большая птица, жёлтый хищный клюв, зоркие янтарные глаза из-под низких бровей.
— Я медведей не ем, — сказал он с ехидцей.
Аксинья Потаповна взяла мокрого Бхалу в лапы — жизни в нём не было. Медведица всячески тискала его, переворачивала так и эдак, облизывала ему нос и глаза, окликала по имени… Да! Наконец Бхалу шевельнулся и стал откашливать воду.
— Давай, миленький! Оживай, родненький! Дыши, глупенький! Ох, дура я старая, тебя проворонила.
Коала, сидя у медведицы на плече, протянула свою лапку и капнула медвежонку на синий язык эвкалиптового масла из флакончика. Бхалу слабо чихнул и открыл глаза.
— У-у-у, вя-вябко, — сказал он и зарыдал, трясясь всем телом.
Тут Аксинья Потаповна и сама заплакала — и от жалости, и от счастья, что детёныш жив, — и прижимала его к своей груди, стараясь согреть. Слизнула слезу умиления и бабушка Коала.
— Ишь какие нежности, стоило посмотреть, — с ноткой иронии сказал Беркут. — Ну, так я полетел?
— Ох, спасибо тебе, славный Беркут, — поклонилась Аксинья Потаповна. — Век не забуду, должница до конца дней!
— Ладно уж, чего уж, — с лёгкой улыбкой ответил Беркут. — Жене моей спасибо: она разглядела. — Он сильно оттолкнулся ногами от дерева и зашумел крыльями, поднимаясь в воздух. Потом нашёл над склоном сопки тёплые струи воздуха, которые унесли его ввысь, — и вот уже под самыми облаками кружат две точки, жена и муж беркуты. Зоркость у беркутов исключительная, и, конечно, они видели, как бабушка Коала благодарно машет им лапкой.