– Дурашки! – улыбаясь бормочет Тоотс.
Двор полон шума и жужжанья, всевозможные жучки и букашки так суетятся и хлопочут, как будто и они боятся запоздать с летними работами. Желтые головки ромашек наполняют воздух сладким ароматом, старые рябины у ворот тихо шелестят, словно радуясь, что их давний друг, хуторской дом, обрел наконец новое одеяние. Из палисадника выглядывают огненно-красные головки маков. А еще подальше – буйно разросшийся горох и пышная пшеница совсем заглушили несколько ягодных кустов – напрасно ждут солнышка их зеленые холодные ягоды. Растут и наливаются соками чудесные плоды земли, заполняя сады и поля. Зато с лугов сорваны все их таинственные покровы, и с грустью глядят теперь березы на скошенную траву.
На выгоне убирают сено в сарай. Оттуда из низины ясно доносится звонкий визг Мари и грубоватое ворчание Михкеля. Временами слышно, как старая хозяйка поучает их: глядите вы, окаянные, не тяните время попусту, не дурачьтесь, вот-вот дождь хлынет.
Куда идти? Куда идти?
Если бы как-нибудь обойтись до осени, можно бы и не брать ссуды. Осенью можно будет уже кое-что продать, потихоньку опять начнут капать денежки. Но в том-то и беда, что до осени никак не продержаться.
Тоотс вытаскивает из кармана сложенное вдвое долговое обязательство и смотрит на то место, где должны стоять подписи надежных поручителей. Он ведь не требует денег или бог знает каких еще ценностей – ему нужна всего лишь подпись. Естественно поэтому, что с такой пустячной просьбой он прежде всего направляется к ближайшему соседу. В жизни всякое может случиться, в другой раз и он, Тоотс, пособит соседу.
Но, как и следовало ожидать, на соседнем хуторе Лепику никого из взрослых дома не оказывается, кроме полуслепой бабушки, которая моет у колодца подойники; все остальные на сенокосе. Вокруг старушки с визгом скачут, почти совсем нагишом, ребятишки и пытаются, несмотря на бабушкины запреты, плюнуть в колодец. Один такой обладатель рваной рубашонки, усеянной следами блох, ложится грудью на сруб, дрыгает ногами, отбиваясь от бабушки, и, вытянув шею, смотрит на дно колодца, откуда на него глядит такой же точно озорник. Другой с разбегу попадает в крапиву, обжигает себе руки и ноги и с громким воплем бежит жаловаться той же бабушке. Третий, которого только сейчас удалось отогнать от сруба, уже успел побывать в сенях и вытащить затычку из бочонка с квасом.
Тоотс покачивает головой и уходит на луг к хозяевам хутора.
Гляди-ка, и молодой хозяин Заболотья забрел в кои веки! Здорово, здорово! Ну как сенокос-то? Или уже справились – ведь на хуторе народу куча?
Да нет, еще не справились, где тут поспеть так скоро, только еще убирают. Не найдется ли у соседа времечко, в сторонку бы отойти, поговорить надо.
Сосед, в одной рубашке и подштанниках, втыкает грабли в землю рядом с прокосом и отходит с Тоотсом в сторону.
– Дело вот в чем, – без всякого предисловия начинает Тоотс, – я хочу занять денег… в городе, в кредитной кассе… Ну так вот, не смогли бы вы, как сосед, быть мне поручителем?
Сосед делает рукой отстраняющий жест и с испугом поглядывает на жену – та не сводя глаз следит за собеседниками.
– Да нет, – объясняет управляющий, – дело это проще, чем вы думаете. Вам не придется платить ни копейки. Вы даете лишь свою подпись, как бы подтверждаете, что к назначенному времени я верну ссуду. И больше ничего.
– Все это, может, и так… – И хозяин снова беспомощно озирается на жену. – Да только мне в жизни не приходилось с этим дела иметь… боюсь я этих подписей и всякого такого… Обождите-ка, позовем сюда Лизу. Лиза! Иди сюда, Лиза!
Лиза не заставляет себе повторять это приглашение. Она вмиг оказывается рядом с мужчинами и враждебным взглядом меряет Йоозепа с ног до головы. Как-то инстинктивно она сразу почувствовала, что появление соседа не предрекает ничего доброго, а скорее грозит обернуться неприятностью.