– Крутой он, видать, наш молодой хозяин, – говорит батрак девушке, когда Йоозеп отходит от них. – Но какого черта он меня Иваном кличет? Какой я Иван? Меня же зовут Михкель.
– А мне сказал… – припоминает девушка. – Как же он сказал? Тотья. Подумай только, Тотья! Всю жизнь была Мари, а теперь вдруг Тотья.
– Тотья, так Тотья, разве можно молодому хозяину перечить, – замечает батрак. – А вот чего это он волочит одну ногу? Словно она одеревенела, что ли… И какие на нем штаны диковинные, с кожаным задом…
– Да, чудно все это. А ноги тоненькие, как спички. Видал, какие на нем сапоги?
И работник с батрачкой еще долго обсуждают внешний вид молодого хозяина. Потом батрак спрашивает:
– Знать бы, возьмет он теперь хутор в свои руки?
– Тогда нам здесь не житье, – озабоченно говорит Тотья. – Гляди, уже и сейчас приказывает: чтоб сегодня же было сделано…
– Да-а, на манер важного барина.
А Йоозеп тем временем уже побывал на конюшне и возвращается к ним.
– Иван, – произносит он строгим тоном, – в стойлах у лошадей надо разровнять подстилку сегодня же…
Затем он удаляется к себе в горницу и начинает распаковывать чемодан и свертки, принесенные с вокзала. Содержимое чемодана и свертков оказывается весьма пестрым. Кроме прочего добра, из них извлекается костюм, длинный сюртук, воротнички, манишки, галстуки, несколько больших коробок с папиросами, женский портрет и два хлыста для верховой езды. Есть там еще и много мелких завернутых в бумажки вещиц, но их Йоозеп пока не разворачивает, а раскладывает на столе и стульях. В одном из этих свертков – подарки для матери: большой цветастый платок с длинной бахромой и серебряные вязальные спицы. Отца же ждет большая коробка папирос и янтарный мундштук с золотой монограммой.
Мать очень рада подарку, однако высказывает свое мнение, что платок для нее вроде бы слишком ярок. Что же касается серебряных спиц, то их она так сразу не может оценить по достоинству: ведь действительно, трудно сказать, чем они лучше своих стальных собратьев. А старик смотрит на свои подарки таким взглядом, словно ему хочется сказать: «И есть и нету… Нету… и все же как будто есть».
А во дворе Иван, на минуту оторвавшись от работы и поглядывая в сторону дома, говорит Тотье:
– Эдакого полоумного и впрямь будешь бояться.
На следующий день Йоозеп просыпается ранее обычного, отдает во дворе необходимые распоряжения, быстро выпивает кофе и переодевается. Свою охотничью куртку и брюки он бережно вешает на стенку и закрывает простыней. Потом долго шагает по комнате из угла в угол и нещадно курит. Наконец останавливается перед платяным шкафом, открывает дверцу и тщательно рассматривает свой длинный сюртук.
– Черт его знает, – бормочет он про себя. – Можно и так и этак… всяко можно… но Юри-Коротышке хотелось бы все же показать, что…
Уставив глаза в потолок, он пытается припомнить, какой сюртук был в свое время на кистере. Ну да, конечно… и как это он мог забыть! – кистер всегда носил серый, с «ласточкиным хвостиком». Теперь надо бы ему показать… Конечно, следует ему показать…
Тут ему вспоминается и кое-что другое. Он подбегает к столу, открывает маленькую коробочку, вынимает из нее толстое кольцо, украшенное рубином, и энергичным движением надевает его на указательный палец правой руки.
– Так! – негромко произносит он при этом.
Затем, постояв еще несколько минут перед шкафом, торопливо сбрасывает пиджак и облачается в сюртук. Эти движения его тоже сопровождаются еле слышным «так». Вообще пока все идет как по маслу и нет никакого основания полагать, что в дальнейшем может приключиться какая-нибудь неудача. Но тут возникает вопрос: какой головной убор ему выбрать? К этому костюму лучше всего подошла бы черная шляпа с твердыми полями, так называемый котелок, но Йоозепу до того тяжело расстаться с фетровой, украшенной пером! И что бы вы думали: действительно, последняя одерживает победу над котелком. С радостью обулся бы Йоозеп и в свои коричневые сапоги для верховой езды, но при длинном сюртуке это было бы чересчур заметным диссонансом. Меньше всего забот доставляет ему хлыст.
«Эту вещь можно носить при любом костюме», – говорит он себе и, внимательно оглядевшись во дворе по сторонам, выходит за ворота. Каким-то чудом нога у него быстро поправилась и совсем не затрудняет ходьбу.