– Я стою у вас под дверью – я из этого же дома.
Она знала, что по одному звонку нельзя понять, откуда он сделан – с улицы или из коридора.
– Подождите.
Я неохотно побрел к двери. Не хотелось слышать ни о каких пожертвованиях, акциях протеста или сборах подписей. Как она там сказала: из этого же дома?
Голос молодой, но это меня скорее смущало. Делать нечего.
Я открыл дверь.
Женщина, которую несколько дней назад я видел в холле.
– Не помешала? – В каком-то халатике из светло-зеленого хлопка с узором крупных цветов. Конечно, помешала – но сказать такое вслух я не мог.
– Вам чего?
Лицо какое-то белое. Для домашней одежды уж очень толстый слой грима, подумал я.
– Вы, наверное, знаете, да? – Таким голосом пересказывают сплетни.
– Знаю что?
– Что примерно в это время, – женщина потупилась, – почти каждый вечер во всем здании остаемся только мы с вами?
От ее слов меня как-то кольнуло – почти неощутимо, словно комар опустился на руку. Разве не естественно запереться на два замка, зная, что в доме больше никого нет?
– Нет, – ответил я. Таким тоном, будто мне все равно.
Женщина опустила голову. Было видно – она пытается как-то перебороть отчужденность в моем голосе. В другой бы раз я, перескакивая со слова на слово, наговорил ей всяких любезностей. Но в тот вечер я был жесток. Стоял и молчал.
– Вот… и все, – грустно промолвила женщина. Затем протянула бутылку в бумажном пакете. – Хотела в честь знакомства… – Прозвучало это как насмешка над собой. И тут же скороговоркой, как бы оправдываясь, она добавила: – Шампанское. – Голос ее повеселел. – Я открыла, но одна всю не выпью. Вот и подумала предложить. Извините. А то к утру оно выдохнется, – чудно засмеялась она.
– Спасибо, но… – Я попытался состряпать улыбку, однако лицо словно окаменело.
– Я не в смысле – праздновать… – Похоже, дамочка навеселе. – Мне подарили это шампанское два года назад. А тут захотелось выпить, поставила в холодильник, сегодня открыла. Пьяная, да? Я быстро пьянею. Примерно с трети. Если бы его не было, не решилась бы. Можно?
– Что?
– Войти.
Не хотелось. Не то чтобы она некрасивая. Просто беззастенчивость, с которой она обронила эту фразу, казалась в ту ночь неуместной.
– Что, нельзя? – с легким надрывом спросила женщина после небольшого замешательства. – Жаль. Сегодня… я одна… но стало так невыносимо… Долго сомневалась, и вот – пришла. Нас же в таком большом здании всего двое. Страшно. Я – с третьего. Если хотите, можно ко мне.
Похоже, она перепила.
– У меня срочная работа.
Я разозлился. Вот стерва! Нет, не эта, а та, что еще недавно была моей женой.
– Вы работаете?
– Да.
– Что, до сих пор?
– Да, срочное дело.
Восемьдесят три цубо[3] земли, двухэтажному деревянному дому всего шесть лет… Прихватив переоформленные на ее имя акции и вклады, моя бывшая сделала на глазах судьи мину: «Ты хочешь покончить с этим раз и навсегда? Пожалуйста. Денег на обучение сына не нужно». И за всем этим явно стоял Мамия.
– Вот как? – кивнула стоявшая передо мной женщина.
– Что?
– Работаете? Жаль.
– Да вот.
– Извините.
– Ничего.
Я потянулся к дверной ручке.
– Так, да?
Она собралась было оставить мне бутылку с шампанским, но я закрыл дверь. Как на соседку ни смотрел, сердце нисколько не екнуло: я слишком злился на Аяко и Мамию. И я лязгнул замком.
Вернувшись в постель, я опять включил радио.
Затем постепенно мне стало не по себе.
Зря я так с ней поступил. Видимо, ей в самом деле неважно, раз она ко мне пришла. Или просто показалось? А ей – не зазорно было идти? Хотя нет – говорила, что долго колебалась. Ну ее. А если что случится? Какая-нибудь нелепая смерть от депрессии. Глупости. Она не умрет. Не такой у нее вид.
Я снова открыл дверь.
В коридоре женщины не оказалось.
Я прислушался, но кроме привычного шума машин ничего не услышал.
В конце концов, мне сейчас не до чужих. Не до кого. «Ну вот, нашел себе оправдание», – безвольно подумал я и вернулся в комнату.
Не спалось. Выпил виски.
Где-то в глубине сознания я, конечно, беспокоился о женщине, но потом, захмелев, принялся отражать удары судьбы с двух фронтов – от бывшей жены и Мамии.
Рассвело… Постепенно здание стали наполнять звуки: то там, то тут шаркала обувь, хлопали двери, раздавались звонки, голоса людей. Бесцеремонное присутствие людей, устроивших себе офисы в этих квартирах, проникло вплоть до соседней комнаты. Когда я очнулся, близился полдень. Несколько раз проскользнула мысль проверить, все ли в порядке с той женщиной, но я так и не собрался с духом.
Глава 3
В следующий раз я встретился с нею спустя два дня.
После обеда накрапывал дождь. Я собрался на телевидение и спустился в холл, а она только что вошла с улицы.
В одной руке она держала зонтик, в другой – сумочку и три пухлых пакета с покупками. Заметила меня.
– Добрый день, – начал я. По-прежнему чувствуя себя виновным.
– Извините, – сказала она тонким голоском, склонила голову и добавила: – Той ночью я наговорила глупостей.
Когда женщина вновь посмотрела на меня, в ее глазах читалось смущение. Она показалась мне красивее, чем раньше.
– Я тоже был не в себе.
– Помешала вашей срочной работе.
– Ничего. Если вы не против, заходите – чего-нибудь выпьем.
– Спасибо.
Мы попрощались и расстались.
Из полиэтиленового пакета выглядывала зелень.
Я немного успокоился, но на душе по-прежнему было тяжко. Прошлой ночью в одиннадцатом часу я вышел на улицу проверить, горит ли свет на третьем этаже. Накрапывал дождик. На пятом, третьем и первом этажах светилось по одному окну, но силуэтов людей я не заметил.
«Свет еще ни о чем не говорит, – подумал я. – Умри человек в одиночестве – и он будет продолжать гореть».
Дождь припустил сильнее, но я продолжал следить за окном еще какое-то время. В конце концов так ни с чем и вернулся к себе. В голову лезли разные мысли о женском одиночестве.
А тут – грубая реальность: пакет с зеленью. «Вот оно как», – ухмыльнулся я, направляясь к станции. Так просто люди не умирают.
Затем настал тот день.
Было начало августа.
Я почти никуда не выходил – ни на вечеринки, ни просто выпить в бар. Знакомых у меня и так было немного, а после развода и визита Мамии я вообще, как мне кажется, стал недолюбливать людей.
Тогда, в холле, я пригласил женщину как-нибудь выпить, но до сих пор у меня такого настроения не возникало. Женщина в свою очередь так ничего мне и не ответила. Вообще подобные фразы – нечто вроде приветствия. В мире телевидения раздавать подобные приглашения и обещания легко, как дышать, и никто не воспринимает их всерьез.
«Давай как-нибудь выпьем, забыв о работе…» «Ради твоего произведения я в любой момент готов отказаться от всего остального…» «Если так будет продолжаться, конец японским телесериалам; я всерьез хочу поработать с тобой… как-нибудь…» «Слышь, почему ты меня не используешь? Разве? В смысле, в прошлый раз? Ах да, точно. Действительно, была твоя вещь. Извини, как я могла ошибиться. Признаться, она мне понравилась. Ничего подобного не встречала за все время работы на телевидении…»
За восемнадцать лет сочинительства я научился определять истину этих слов.
Но та женщина – не с телевидения, это правда. Правда, она – обычный житель большого города. Вряд ли никогда в своей жизни не сталкивается с банальными пустыми фразами. Кстати, о чем с ней говорить, если придет? Выслушивать ее историю жизни и сочувствовать судьбе как-то не хотелось. Переспать с ней? Если без продолжения – куда ни шло, но все могло зайти далеко, а этого мне никак не хотелось.
Так… тот день. Начало августа. Если быть точным – четвертое число. Я выбирал галстук в универмаге на Гиндзе.