– Не люблю я… вон этого, – и ткнул пальцем в афишу. Из колонок заверещал «вон этот» юморист.
– Я тоже… не очень.
– Точно, – зашагал мужчина. – На гвоздь программы он не тянет.
Мы направлялись к Международной улице.
– Пойдем к нам?
– Что?
– К нам домой.
Он подтянул брюки.
– А можно?
– Конечно. Ну, ты даешь… – Моложе меня лет на десять, а тыкает мне… – Асакуса. Рано смеркается – делать-то нечего. После десяти куда деваться?
Вышли на Международную улицу. Постояли у светофора. Обычная улица. Хотя раньше она казалась мне проспектом. Машин мало.
– Часто приезжаешь?
– Что?
– В Асакуса?
– Иногда.
– А-а.
Мужчина шустро зашагал по переходу. Я – следом, такие люди не нравятся, но расставаться с ним не хотелось. Переходя дорогу, он пошарил в карманах штанов.
– Сигарет вот прикуплю, – обернулся он ко мне. – Дом вон там. Постой тут.
Велев мне дожидаться у перехода, он враскачку направился к Международному театру. Там виднелся автомат с сигаретами. Кинул монеты. В белой хлопковой рубахе без ворота, навыпуск поверх тоже белых и хлопковых брюк. Коротко стриженный, опрятный. Я немного успокоился. Неприятно, если похожий на отца человек оказался бы неряхой.
Мужчина вернулся.
– Видел?
– Что?
– Какую гостиницу отгрохали.
– А-а.
Однако с того места за домами отеля видно не было. Мужчина шагал впереди. Я же с легкостью шел за ним по местам, куда моя нога не ступала с двенадцати лет. Запустелый токийский район, каких немало.
Иду к этому мужчине домой. Самому себе поражаюсь – иду беспрекословно. Был бы пьяный, дело другое. Почему я решился пойти домой к совершенно незнакомому человеку? Естественно, потому, что он похож на отца. Именно поэтому бдительность моя так притупилась? Хорошо, но зачем он ведет меня к себе?
Вряд ли потому, что к старости я стал похож на его умершего сына.
– Пивка, да? – говорит мужчина.
– Что?
– Жарко. Не откажешься от пивка? – Он остановился, пересчитал монеты в руке. На этот раз – у автомата с пивом. – А то у меня в холодильнике последняя банка. Хм, не в коня корм…
– Я куплю.
– Брось мне это. – С грохотом выпала пол-литровая банка. Доставая, он сказал: – Холодная. Прихвати платком, – и протянул мне банку.
– Хорошо. – Кажется, собирается купить еще одну. – Мы выпьем столько?
– Вот это? Шутишь, да? – С таким же грохотом выпала еще одна поллитровка. – В платке держишь?
– Да.
Вторую он понес сам.
– А ты что без платка?
– Не привыкать.
Видать, и впрямь не впервой. Я хотел сказать, что я тоже привычный, но не стал и чему-то обрадовался. Чему – не пойму сам.
Просто мне было интересно идти за человеком, который так важно вышагивал передо мной. Как будто я шел за своим отцом. Такой легкости я не чувствовал в себе очень давно.
«Я – в порядке, а ты держи в платке». Или как он там сказал?
Мне захотелось игриво хлопнуть его по спине.
– Здесь. На втором этаже. Он свернул во двор.
Вот он легко поднимается по внешней лестнице – шагает проворно. Я стараюсь ему подражать.
Вот и второй этаж. Мы дошли до дальней из трех дверей, он крикнул:
– Это я, – и слегка пнул дверь. Я остановился чуть поодаль. Внутри все опять похолодело.
Жена дома. Точно. Кажется, он говорил: «Не в коня корм». Сдается мне, это не его слова, а кого-то другого – скорее всего, супруги. И с этой минуты мне стало очень беспокойно.
Похоже, мне совсем не хочется встречаться с его женой. Возникшая было радость от встречи с похожим на отца человеком обернулась реальностью. Нет, не так. Не только. С одной стороны – тайная надежда, с другой – тайный страх. А в голове одно: «Да ну, не может быть».
– Ты что там застрял? Заходи.
Мужчина зашел в квартиру.
Я оцепенел. В сумраке показалось лицо женщины, она улыбнулась:
– Добро пожаловать.
У меня потемнело в глазах. Невозможно. Что со мной такое? Конечно, это не сон. Настолько все реально, что не может быть сном.
– Ты чего? Эй! – раздался мужской голос.
– Заходи, – сменил его женский. Голос матери. Выходит, женщина, которую я заметил краем глаза, – моя мать? Меня затрясло. Ноги подкосились. На глаза навернулись слезы, и я только смог еле выдавить:
– Ага.
– Ты где там? – высунул голову мужчина.
– Ага.
– Брось скромничать.
И он опять пропал.
– Ага.
Я едва сдерживался, чтобы не уйти. Не хотел уходить, не хотел расставаться с ними. Я собрал в кулак всю силу воли и поборол волнение. Я привык сдерживать себя. Я одинок уже давно.
Остановившись в дверном проеме, я как мог жизнерадостно сказал:
– Извините, что так поздно.
– Ничего, – ответила мама. Она умерла в тридцать пять. Выглядит не старше.
– Хорошее дело – вечер. Садись, – сказал отец.
Старая квартирка – кухня да комната в восемь татами, – но ухоженная. «Какой порядок», – отметил я про себя. И холодильник еще не старый, и термос с подкачкой. О, на стене – календарь офисного здания «Роке». Это не могут быть мои родители.
– Смотри, – сказал мужчина.
– А?
– Радиоуправляемые! Она помешана на моделях.
В углу квартиры на стопке газет стояли три довольно крупные модели машин.
– Эти, что ли? – Я не мог заставить себя посмотреть на женщину.
– Поверишь? В таком возрасте, а играет совсем как ребенок. Четыре или пять штук уже угробила.
Женщина засмеялась. Решившись, я посмотрел на нее: бледная, губы пухловатые, фигурой похожа на мать, такая же худощавая.
Радиоуправляемые машинки… нет, это не она.
Глава 5
В двенадцатом часу я поймал на Международной улице такси.
Они вышли меня проводить.
– Приезжай еще.
– Нет, правда приезжай.
Как будто родители на станции провожают уезжающего в Токио деревенского парня. Расставаться было грустно.
– Давно не виделся с родными, – сказал я таксисту, но тот ничего не ответил. – Хорошо-то как!
С ними я тоже немного всплакнул. Поддался-таки настроению. Пожалуй, мужчина подумал, что я пьян. И это правда – я был пьян. За пивом пошло в ход виски. Приятные слезы.
«Как хорошо, – говорил я себе, – встретить родных после долгой разлуки».
Однако те двое – никакая не родня мне. Пока мы были вместе, я едва сдерживался, чтобы не спросить, чуть ли рукой рот не прикрывал: «Вы что, действительно мои родители?»
Супруги тридцати с небольшим не могут быть родителями сорокасемилетнего, нет – уже сорокавосьмилетнего человека. Однако с ними я ощущал себя ребенком. Правда, ребенку виски пить нельзя – развязался язык, а один раз даже сорвалось:
– Отец.
Мужчина ответил мне, как ребенку:
– Чего тебе?
– Постели вон то полотенце. Уронишь ведь.
– Какая разница, сколько я выпил? Чтобы я-то да гребешка уронил?
Женщина держала себя совсем как мать:
– Смотри, уронил! А я ведь тебе говорила – уронишь.
Я вспоминал и повторял про себя их реплики, сидя на заднем сиденье такси.
«Смотри, уронил! А я ведь говорила тебе – уронишь!» «Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…» «Где, говоришь, работаешь? На телевидении? Молодец. Вот это голова!»
Нет, мама, голова у меня обычная, никакой я не молодец и уныло живу совсем один.
«Приезжай еще…» «Нет, правда приезжай…»
Тут не выдержал таксист:
– Хватит уже нюни распускать. Не то высажу – надоело уже слушать.
Мне было все равно, но пешком идти не хотелось, и я замолчал, хотя их голоса еще звучали в ушах.
Сверкали ночные фонари, и даже цвета светофоров казались необыкновенными.
На следующий день с похмелья все это мне показалось невероятным. Словно я пьяным завалился на какую-то скамейку и увидел все это во сне. Однако в глубине души что-то доброе осталось.