По-видимому, именно такой подход Вальд и пытался применить к Вильяму Фредерику Ингу. И пока что он оказывался во всем прав.
Я положил диссертацию на место и, стоя посередине комнаты, окинул взором разные части видеоаппаратуры, компьютеры с принтерами, бесчисленные отделения с ящиками для досье и всех остальных свидетелей личности Эрика.
Казалось, комната звенит от его присутствия. Его "я" ощущалось буквально во всем, так человек долго еще слышит затихающее эхо оглушающего грома.
Но, несмотря на это, я мог слышать лишь эхо, а не сам звук.
Иззи как-то сказала мне о музыке: «Сначала ты слышишь только эхо».
Да, но как же тогда проследить его в обратном направлении, пройти через время и пространство — к самому природному звуку?
Я взял видеопленку с записью одной из лекций Эрика, вставил в видеомагнитофон, нажал кнопку «старт».
Мне вообще казалось, вся его коллекция состоит исключительно из сюжетов о нем самом, что-то делающем, чем-то занятом.
Пленка была датирована февралем прошлого года. Эрик с кафедры излагал, несколько суховато, основные принципы определения человека по признакам его генетической структуры. Он бубнил что-то насчет проб и вероятностей.
Съемка, судя по всему, велась с неподвижного штатива, стоявшего где-то в задней части лекционного зала, и оператор — скорее всего один из студентов — лишь изредка показывал лектора крупным планом, а в основном скользил по аудитории, демонстрируя внимательные лица слушателей.
Я поставил еще одну кассету, датированную пятью годами ранее и имевшую загадочное название «Мотивация, возможность и скачок веры».
На сей раз аудитория оказалась совсем другой, сам Эрик выглядел много моложе, а его лекция была более эмоциональной. Даже оператор проявлял, казалось, больше энтузиазма: он то приближал камеру к Эрику, то отодвигал, пытаясь предвосхитить перепады тональности его голоса. Он снимал и студентов (точнее их затылки и профили, случайно попадающие в объектив) и время от времени показывал — как своего рода символ — часы на стене, отсчитывающие уходящие секунды.
Внезапно что-то привлекло мое внимание — голова, а потом профиль — в первом ряду. Готов поклясться, я узнал это лицо! Отмотав пленку чуть назад, снова нажал на «старт» и в нужный момент — на «паузу». Да, это моя дочь Грейс.
С уважением взирает на Вальда, а ее ручка зависла над блокнотом.
Я снова нажал «старт».
В тот момент, когда Эрик сказал, что из религиозных фанатиков получаются отменные убийцы, Грейс улыбнулась и откинула назад свои темные волнистые волосы.
Ей было тогда лет тринадцать. Именно тогда у Эмбер раскручивался роман с Вальдом.
Я отмотал пленку назад и просмотрел несколько других кассет — каждая датирована примерно тем же временем и являлась составной частью единого курса лекций. И на каждой из них — на том же самом месте — в первом ряду восседала Грейс, не по годам развитая, уверенная в себе, красивая.
Подобно тому, как первые лучи солнца выхватывают зыбкие контуры вещей в комнате, в моем мозгу вспыхивали первые проблески понимания происходящего.
Я запер кабинет, вернул ключ в кухню на прежнее место и снова прошел в спальню.
Именно здесь я с особой силой ощущал личность Эрика — его дисциплинированность, его жизнелюбие, смесь грубости и чувственности, смесь светскости и тяги к фантастике. Но, если сердцем я уже знал — в ночь третьего июля Эрик был в спальне Эмбер вместе с Грейс, — я нуждался в доказательствах, я должен был раскрыть самую суть характера Вальда для того, чтобы и умом понять: то, что подсказывает мне мое сердце, — правда.
Я осмотрел все снова.
Потом побывал в комнате для гостей, в кухне, в гостиной, в столовой, обеих ваннах. Никогда ведь не знаешь, к чему подтолкнет тебя то или другое.
И снова вернулся в спальню, влекомый единственным, последним желанием уяснить себе характер Вальда через «эхо» его отсутствия.
Эрик и Грейс.
Грейс и Эрик.
В очередной раз осмотрел тумбочку, принадлежащую партнерше Эрика, и снова поразился той силе, что словно исходила от милого медвежонка-панды и лежащих наверху книг.
«Грейс, — подумал я, — на тебя ли я смотрю?»
Я стоял рядом с тумбочкой — тумбочкой Грейс? — и нет-нет да поглядывал на большую деревянную тумбу — в ногах кровати.
Наконец нашел выключатель, щелкнул им и увидел — снизу поднимается громадный видеомонитор.
Какого же типа программы можно смотреть в таком крупном изображении и с такого близкого расстояния?
Признаюсь, я даже испытал некоторый стыд от того, с какой легкостью нашел ответ на свой вопрос.
Возможно, столь скорое озарение отчасти было навязано самой атмосферой «храма самому себе», который Эрик создал в своем кабинете.
Но я наконец понял силу возникшего передо мной образа.
В конце концов, зачем Нарциссу пруд, когда он может запечатлеть себя на пленке?
Пока я доставал из нижнего ящика Эриковой тумбочки кассету с надписью «Полярная тревога» — фильм Национального географического общества, посвященный полярным медведям, я пытался победить звон в ушах, ибо я понял, ибо я уже знал — никакие медведи на экране передо мной не появятся, и молился, чтобы... не увидеть на экране... Грейс.
Я вставил кассету во встроенный видеомагнитофон и нажал кнопку «старт».
Единственное, что могу сказать сейчас: я нашел именно то, что искал и чего всей своей душой надеялся не найти, — изображение девушки, сидящей на этой самой постели, которое принесло мне столько волнения и муки.
Казалось, Грейс не больше шестнадцати. Она сидела на этой самой кровати и улыбалась — мило, застенчиво, соблазняюще.
Затем изображение на экране замелькало, и образ моей дочери вытеснился первыми кадрами документального фильма...
Я нажал «стоп», вынул кассету, вложил ее в футляр и сунул в карман своего плаща.
Последнее, что я сделал перед уходом, — вернул на место сетку окна.
Не успел проехать и пяти миль в сторону медицинского центра, как в машине зазвонил телефон.
Это был Эрик.
— Дурацкий это был ход, Расс, — сказал он. Сердце мое упало в пропасть. — Мы не сможем помочь нашему округу, если станем дразнить маньяка.
Я постарался придать своему голосу некое подобие спокойствия.
— Ну что ж, это устраняет необходимость выбора. Между тобой и Пэришем. Честно сказать, непростительно для полиции забыть проверить людей телефонной компании, находящейся под боком. Особенно для профессора криминалистики.
— Пэриш просто послал пробный шар. Возможно, у него в запасе был еще один вариант — вроде того, чтобы притянуть к этому делу тебя и Грейс.
— Вынужден признать, в этом деле он весьма преуспел. Итак, что же мы в итоге имеем?
— Я уже заложил основу для того, чтобы Пэриш поверил: Эмбер будет дома одна. Сегодня вечером. Я укрепил в нем эту веру с помощью своего творческого воображения, чему помогла аппаратура акустической экспертизы. Прозвучало вполне достоверно: Эмбер оставила послание для меня, но «по ошибке» не на том аппарате. Все, что должен сделать Мартин, — это прокрутить пленку с записью звонков, узнать ее голос. И он — пойман.
— На сколько все это назначено?
— На одиннадцать. Но мы с тобой встретимся там в десять.
— Эмбер согласилась помочь?
— Она просто сгорает от нетерпения.
Глава 28
В три часа того же дня я помог медсестрам медицинского центра калифорнийского университета перевезти Изабеллу из реанимации в палату нейрохирургического отделения.
Честно сказать, моя помощь заключалась лишь в том, что я шел рядом с кроватью на колесиках, держа вазу с розами в одной руке, другой — толкая штатив с капельницей для внутривенного вливания и неотрывно глядя в ее опухшее лицо.
Казалось, Изабелла совершенно теряется под толстыми слоями бинтов. Но из всего этого на меня со спокойной ясностью смотрели ее глаза, и я видел — даже в эту минуту — сияние любящей души Изабеллы, сверкающей для меня.