— Я не знаю никого, кто был бы менее сволочью, чем ты, — добавила она.
Она не обняла его, боясь, как бы он не замкнулся и не пожалел о своей откровенности. Иногда проносилась машина, ненадолго освещая белый фасад и олеандры. Лебедь мерцал в зените, раскинув свои крылья в бездонной синеве неба, на краю Млечного Пути.
— Ступай к Жанне, — сказал он, — я побуду здесь.
Эльза вернулась в больницу, раненого юноши уже не было, она спросила о нем проходившего мимо санитара, и тот ответил, что пришел хирург, сейчас делают снимки, чтобы установить место перелома, опасаются внутреннего кровоизлияния. Ей сказали, что Жанна уже в родильном отделении.
Палата была на двоих; соседка Жанны недавно родила, муж сидел рядом, новорожденный спал. Жанна лежала с закрытыми глазами. Эльза тут же вышла, чтобы найти сестру или сиделку, но никого не нашла, и ей пришлось спуститься вниз. Коридор и вестибюль были безлюдны, пустые стулья блестели в неоновом свете. Дежурная за окошечком слушала радио Монте-Карло. Эльза подошла к ней и сказала, что Жанну непременно нужно перевести в другую палату, и объяснила почему. Женщина слушала ее, она даже приглушила радио, чтобы лучше слышать. «Но у нас нет ни одной свободной палаты, — ответила она, — сегодня много рожениц, а вы приехали неожиданно. Хорошо еще, что нашлась хоть эта койка!» У нее был южный акцент. «Какое горе для молодой женщины! А муж у нее был тоже молодой? Вы здешние?» Эльза старалась сохранить спокойствие и не сорваться. «А вы?»-спросила она в свою очередь. «Я местная, у нас дом на холмах, неподалеку от Гард-Френе, знаете?» И она заговорила о пчелах, которых они разводят, о сборе каштанов и винограда — он начнется у них через два дня: там, наверху, холоднее, чем на побережье. Она была довольна, что есть с кем поболтать. Эльза представляла себе Жанну: закрыв глаза, она слушает, как разговаривает счастливая пара. «Я очень прошу вас, — повторила Эльза, — сделайте что-нибудь, переведите ее в другое отделение». К сожалению, это невозможно, любезно растолковывала ей дежурная: «Мы ведь не можем поместить ее в хирургию или, скажем, в реанимацию. У нас в это лето чуть не каждый день поступают утопленники, приезжают всякие иностранцы, которые ничего не смыслят в море — уходят на лодках или заплывают слишком далеко. Вытаскивай их потом! Иногда их привозят к нам слишком поздно, мы уже бессильны. И самоубийц тоже хватает. Просто невероятно! Молодые люди, и надо же — приезжают из города, чтобы именно здесь покончить с собой». Она болтала без умолку. Эльза прервала ее вопросом: где можно найти врача? Женщина указала на дверь, откуда должен выйти врач, когда закончатся очередные роды.
Эльза сходила за Тома, чтобы тот посидел с Жанной. Было уже около одиннадцати, когда появился врач. Он осмотрел Жанну, сказал, что теперь остается только ждать. Он заметил необычное психическое состояние роженицы. Эльза почувствовала к нему доверие и рассказала все, объяснила, почему Жанна так безучастна. «Она больше не хочет жить», — сказала она с некоторой экзальтацией. Говоря с врачом, она вдруг поняла, что прожила последние тридцать шесть часов в непрерывном страхе, как бы Жанна не умерла — как именно, она не знала: может, просто выйдет на шоссе и будет шагать, пока не упадет, или заблудится среди поросших лесом безлюдных холмов, где бродят лишь охотники со своими собаками. Врач попытался ее успокоить: шоковые состояния такого рода проходят, нужно только преодолеть критический момент. Жанну спасет рождение ребенка — когда она увидит своего ребенка, возьмет его на руки, она почувствует то же, что и все матери. Эльза была отнюдь не убеждена в этом, но не осмелилась возражать. Разве у всех женщин материнская любовь пробуждается мгновенно? Можно ли тут надеяться на врожденный инстинкт? Проявится ли он у Жанны? Врач сказал, что переведет ее в родильную, как только это будет возможно.
Ночь тянулась бесконечно, какая-то ирреальная, размеченная лишь страданиями Жанны — то острыми, то притупляющимися болями.
Тома опять спустился вниз, потрясенный тем, что видел. Молодая мать спала, ребенка унесли после ухода отца. Жанна билась, как животное, попавшее в силки, она стонала почти непрерывно, иногда переходя на крик. Она была вся в поту; Эльза заплела в косу ее волосы, обтерла тело и лицо. Жанна ни разу не открыла глаз; замурованная в своем мраке, за железными веками, она откликалась на обращенные к ней слова только беззвучным шевелением губ. Эльза сдвинула два стула, чтобы прилечь, но ей не удалось задремать ни на минуту. Несколько раз заходила сестра, она зажигала свет, осматривала Жанну, считала пульс, делала укол и снова уходила, не произнося ни слова.