Некоторые барыни тоже организовали в своих имениях такие мастерские, кое-кто из них и для себя получал немалую выгоду. Организовала мастерскую и моя мать.
Моей матери советовали брать часть выручки себе, она с негодованием отказывалась — всё шло крестьянкам.
В эту мастерскую и привела она меня. Валентина Александровна — заведующая, погладила мои кудри и сказала, как я вырос за зиму. Мы стали рассматривать образцы новых узоров, взятых с крестьянских вышитых полотенец из Вологодской губернии. Валентина Александровна показала нам очень красивые льняные платья, их собирались упаковать и отправить в Америку.
Мы распрощались и направились к соседнему, такому же длинному дому— «больничке». Откуда такое название — не знаю. В том доме помещался детский приют для самых маленьких детей-сирот. Моя мать его организовала на доходы с бучальского имения.
Моя мать обменялась несколькими словами с воспитательницей и вошла внутрь дома. И там застряла. Я ждал, ждал, от нетерпения захныкал. Ко мне подошла воспитательница, стала меня успокаивать, что мамашенька твоя скоро придет, подожди немного...
С тех пор прошло очень много лет. И только теперь, задумав писать эту книгу, я начал расспрашивать тех, кто знал когда-то моих родителей. И они мне рассказали, когда у моей матери рождались дети, у нее оставалось много молока, и она ежедневно потихоньку ходила в приют и кормила там новорожденных сирот. Я могу с гордостью за нее сказать: она спасала их жизнь. А почему она ходила потихоньку? Да её засмеяли бы другие барыни, какие, чтобы не портить фигуру, нанимали кормилиц.
Читатель, наверное, заметил, как много народу обслуживало нашу семыо! Вот появилась подняня Лёна, а еще в отдельной избушке, недалеко от Большого дома, жили садовник Михей и его жена Мавра-прачка, и у них был сын Камама. Его так прозвали, потому что в раннем детстве он все плакал и звал свою мать. А еще был садовник и был огородник. Не помню, как их звали.
Не надо удивляться и не надо забывать, что тогда была совсем-совсем другая жизнь. И хоть жили мои родители нельзя сказать, чтобы богато, а всё же мы принадлежали к классу господ. И такой порядок считался естественным, согласно веками установившимся обычаям. Слуги верой и правдой ухаживали за своими господами, были безупречно честными. Но между теми и другими всегда как бы стояла невидимая стеклянная перегородка. Тот же верный лакей Антон никогда бы не осмелился сесть в присутствии моих родителей.
Иные господа были совершенно равнодушны к своим слугам, а другие, как мои родители, всегда заботились о них, интересовались жизнью их семей, между такими господами и людьми была искренняя привязанность, но одни обслуживали других. Никогда господа не стали бы убирать за собой постель, выносить горшок, им просто не пришло бы в голову ходить за покупками, а в условиях поместий исполнять какие-либо работы по дому, так, моя мать никогда не заботилась, чтобы огурцы, грибы и капуста были посолены, погреб набит льдом, молоко привезено с фермы, варенье заготовлено на весь год. Все хлопоты по бучальскому хозяйству исполняла Вера Никифоровна.
Наша воспитательница тётя Саша очень следила, чтобы я не смел общаться с крестьянскими детьми. Однажды пришла баба с лукошком земляники, а за руку держала мальчика. Я отвел его в сторону к песчаным формочкам, собрался с ним поиграть, а тетя Саша подскочила, хотела меня увести. Нечего тебе водиться с мужицким сынком. Спасибо мать увидела и остановила тетю Сашу. А другие барыни, наверное, остались бы довольны усердием воспитательницы.
Да, жизнь господ была совсем иной, нежели жизнь крестьян. Но у тех не возникало чувства зависти. Они считали эту разницу естественной. И уважали своих господ, но только исконных, с прадедовских времен, таких, как в Бучалках, в Орловке, в Буйцах, но не таких, как в Молоденках.
Приехали наконец, благополучно сдав экзамены, мои старшие сёстры Лина и Соня и брат Владимир, вместе с гувернером французом мосье Кюэс, а также подруга сестры Лины, наша троюродная сестра Маня Гагарина. А вскоре прибыл в отпуск и мой отец.