— Значит, домой не заходил?
Кочубай-ага шумно сморкается и, не простившись, уходит.
На следующий день Зауреш приходит в больницу в приемные часы. Айша проводит ее в светлую комнату, где стоят шесть кроваток с номерками, и показывает на крайнюю, в которой лежит ее новая сестричка. Девочка открывает свои мутные глазки и кряхтит, сморщив красное личико.
— Посмотри, какая красавица, прямо пташечка! — говорит Айша и восторженно чмокает: — Гу-гу-гу! Мца, моя маленькая!..
Зауреш отворачивается. Только в насмешку это розовое существо с расплывчатыми глазками и лысой головкой можно назвать красавицей. Айша ведет Зауреш в другую палату. И там у окна она видит мать. Тихая, причесанная, в полосатой пижаме, похожая на мальчишку, она лежит на высоких подушках. Зауреш уткнулась матери в бок и плачет. И мать тоже не выдерживает и тоже плачет. И так они плачут вместе, две женщины — большая и маленькая, — оттого что не сумели порадовать отца и родить ему мальчика, плачут от жалости к себе и горя, пока над ними стоит строгая и недовольная Айша. Потом Зауреш торопливо рассказывает о сестренках, о доме и о тете Марусе. Только ни слова об отце. Ни о чем не спрашивает, и мать тоже о нем не вспоминает.
Вечером заходит Кочубай-ага:
— Еще не приехал? Дикий человек! Обещали метель, а он мне вот так здесь нужен…
И опять баскарма сам не свой — не шутит, не смеется, оглядывается по сторонам, машет рукой и уходит.
Ночью поднимается метель. Снова ветер гудит за стеной, дом скрипит и стонет, и всю ночь не спит Зауреш, прислушиваясь к завыванью. За дверью скулит Джулька, но Зауреш не пускает ее, потому что в сарае овцы, корова и конь и надо, чтобы кто-то стерег их в эту страшную ночь.
Наутро метель затихает. Зауреш уводит сестренок к тете Марусе, выводит коня из сарая и едет в степь. За поселком ее нагоняет «газик». Водитель тормозит машину.
— Куда путь держишь? — спрашивает он.
Это Кочубай-ага. Зауреш узнает его и гонит коня вперед. Баскарма пускает «газик» на полную скорость, догоняет Зауреш, выскакивает из кабины, грузный, краснолицый, не на шутку рассердившись.
— Чтобы духу твоего не было! — кричит он и грозит кулаком. — Сейчас же домой!
Кочубай-ага страшен. Зауреш повертывает коня к поселку. Но, когда «газик» исчезает из виду, ныряет за степной увал, она снова едет в степь — ничего сделать с собой не может.
Степь лежит оцепенелая вся и тихая, отдыхая после метели. Снег лепится у кочек, на стогах с растрепанными вершинами, у выбоин, усеянных клочьями соломы. Конь цокает по затвердевшей дороге, изъезженной сотнями машин, еще недавно возивших зерно со станов, а сейчас широкой и пустынной, как река подо льдом.
Девочка оглядывается, чтобы не сбиться с пути. Она прикрывает глаза и дремлет, отдаваясь на волю коня. И тогда перед ней возникают то хмурый отец, то мать в полосатой пижаме, то плачущие сестры… Зауреш опускает поводья, конь останавливается, степь перестает качаться и уплывает вниз… Девочка просыпается, дергает поводья, конь набирает скорость, цокот копыт долго и неутомимо гремит по обледенелой степи. Но снова бессильно опускаются поводья, сами собой закрываются глаза, и опять среди кочек возникает отец с тихим, отрешенным и равнодушным лицом.
Впереди шевелится горизонт. Степь сдвигается с места и плывет, колыхаясь, навстречу. Может быть, снова начинается метель? Горизонт растекается широким облаком, из облака появляется всадник, потом второй и еще двое. А потом бредут овцы, много овец, огромный гурт, а сзади и по бокам едут чабаны. Они кричат, свистят, щелкают бичами, коней поворачивают боком и, сгребая, гонят овец вперед, не давая им разбегаться по степи.
Зауреш останавливается за обочиной. Один из всадников задерживается.
— Аман ба! Откуда едешь и куда?
Зауреш отмахивает косичку назад. Чабан смеется:
— Девочка?
Это совсем молодой еще парень, небритый и веселый. Он нравится Зауреш, и она не скрывает, куда и зачем она едет.
— Сапар Аргенбаев? — кричит чабан. — Отец? Езжай прямо, увидишь вышку, свернешь направо к зимним кошарам. Кочубай-ага знаешь? Он туда поехал. Жив-здоров твой отец, сидит на базе, бешбармак ест, спит, а Иван чинит машину. Ну езжай, езжай, отец обрадуется…
Зауреш трогает коня. Она совсем не уверена, что отец обрадуется. А что еще скажет баскарма, увидев ее? Она долго плутает по степи, останавливается, снова дергает поводья, и, как ни старается медленней ехать, все же в конце концов появляются зимние кошары, «газик», полуторка с поднятым капотом и костер, возле которого сидят люди. У костра долго не замечают всадника, потому что думают; конь пасется сам по себе. Всадник припадает к шее коня, конь клонится к былинкам, торчащим из снега, переходит с места на место, спускаясь в низинку. Но когда он поднимается на холм, у костра замечают всадника, машут руками и кричат, и тогда всадник разворачивает коня и уходит. Люди садятся в «газик», треск мотора долго мчится за топотом копыт. Конь идет сперва рысью, потом галопом, но вскоре снова переходит на рысь и совсем замедляет бег, потому что всадник начинает сползать со спины и, наверно, упал бы, повиснув на стременах, если бы не подоспел человек и не подхватил его на руки. Это Сапар Аргенбаев.
…И опять крутит метель, летят снежные шлейфы, плывут стога, несутся клочья соломы и мелькают лица: ушастый Темирчик, Кочубай-ага, плачущие сестренки, мать в полосатой пижаме и усатое лицо отца.
Зауреш открывает глаза. На щеке ее тает чье-то мокрое, горячее, тяжелое дыхание, пропитанное табаком, морозом, бензином и чем-то еще, знакомым и волнующим, — да, пахнет овцами, домом, отцом. Она видит обмороженные сизые щеки, воспаленный мигающий глаз и висячий ус со снежной капелькой на тоненьком конце…
Они едут в «газике». Сзади, не отставая, скачет конь. За рулем сидит баскарма, держит руль за бока, как барана за рога, отец сидит рядом, и Зауреш у него на коленях. И оба дымят, и от табака так приятно щекочет в носу, так хорошо, что Зауреш снова закрывает глаза и робко прижимается к отцу, чтобы слышать его дыхание.
— Ты знаешь, сколько она отмахала на коне? Больше ста километров. Девчонки пошли, я тебе скажу, хоть в кавалерию назначай…
Кочубай-ага курит, кашляет, хрипит и ни на минуту не умолкает. Сапар сдержанно и достойно слушает его.
— Это бандит, а не девочка. Хуже мальчишки. Накажи меня аллах, если это не так. Ты послушай, как она меня обманула! — кричит баскарма, возбуждаясь. — Я нагоняю ее, говорю: езжай, деточка, домой, без тебя есть кому позаботиться о твоем сумасшедшем папаше. Тихо так, вежливо, понимаешь, говорю, она может подтвердить. — Баскарма осторожно скашивает глаза на Зауреш. — Ну, ребенок есть ребенок — послушала и повернула домой. А не тут-то было…
Эту историю он рассказывает в третий раз, и она ему, видно, не надоедает. Не надоедает она, кажется, и Сапару, хотя лицо отца остается невозмутимым.
— Послушай, у тебя все такие девочки, как эта? — шепотом спрашивает баскарма и совсем уже тихо добавляет: — Может, мы ее сосватаем за Мирзаханчика, а?
Сапар, до этого молчавший, щурит один глаз и, сплюнув из кабины в степь, спрашивает:
— Кто такой Мирзаханчик?
— Это мой сын.
— Твой сын? — переспрашивает Сапар и снова молчит.
— Ну так как — договоримся?
Сапар прокашливается, опять плюет в степь и не отвечает.
— Ну, если тебе жаль старшую, может, сосватаем одну из младших за моего Чотурчика, а?
— Ха! — презрительно отзывается Сапар.
— Можно подумать, у тебя одного только девочки, — обижается баскарма. — Не так уж много стоят они, поверь мне… На, возьми у меня из пачки папиросу, прикури и сунь мне ее в рот!
Взрослые курят, баскарма все кашляет, хрипит и ни на минуту не умолкает. Это умный и хитрый аксакал. Своих четырех мальчишек он расхваливает, как цыган лошадей, не забывает мимоходом похвалить и жену. Слава аллаху, он не обижается на судьбу, а есть вот некоторые — пха! — так они очень даже могут прогадать…